Голоса выжженных земель - [36]

Сдавленный крик Живчика: «Это тот блондин! Ты убил его!» прошел мимо ушей, а перед глазами застыла только крошечная изломанная фигурка, прошитая насквозь беспощадным свинцом.

Иван сорвал противогаз с бледного, измученного лица. Глаза — зеленые, как изумруды, глубокие, как сказочные древние моря, — были открыты, но уже ничего не видели. Стекло. Равнодушное, холодное. И нет больше жизни по ту сторону…

Мальчишка заорал, разрывая голосовые связки, раздирая страшным воем гортань. Эхо катилось волной по туннелям, заглушая сирену, захлестывая отчаянием и болью.

Костя сжался, его бил озноб. Слишком быстро и слишком много всего произошло… Светы больше нет. Горечь утраты нахлынет позже, и скрутит, и завертит в сумасшедшем водовороте бессилия. А еще — вина, неизбывная вина за друга, которого вел за собой и не уберег.

Но чтобы наступило «позже», нужно выжить сейчас. Погоня близка! Блондин опередил всех, разменяв свою жизнь на Светину. И их с Ванькой ждет та же участь, только удастся ли захватить кого-нибудь с собой? Как же не хочется умирать…

Живчик склонился над девушкой и осторожно закрыл ее глаза, устремленные в вечную пустоту. Хотелось прошептать несколько важных слов на прощание, но он только легко коснулся губами ее щеки и тихонечко сжал безвольную руку: «Прости меня».

В следующую секунду, резко выпрямившись, Федотов схватил в охапку Ивана — уже затихшего, но безучастного, с мутным, остановившимся взором. Тот не сопротивлялся, покорно, механически вышагивая вслед товарищу.

Правый, спасительный коридор очень скоро вывел их к вертикальной лестнице, упирающейся в массивный, громоздкий люк. Невзрачная черная кнопка сервопривода, что обнаружилась рядом с нижними рядом ступеней, привела его огромную крышку в движение — та, истошно воя электрическими «мышцами», поднялась и застыла, обнажив кусочек предрассветного неба. Выход на поверхность. Как же все просто! Стоило лишь повернуть в правильную сторону, и все было бы по-другому…

Прежде чем возвращаться, предстояло подготовиться к встрече с дневным солнцем — коварным и безжалостным светилом, выжигающим своими лучами все вокруг. Костя нацепил Ване под «намордник» плотную непрозрачную повязку, главным и единственным предназначением которой являлась защита зрения. На себя Федотов натянул противогаз с темными окулярами-светофильтрами. К сожалению, второго такого в его бездонном мешке не нашлось. Теперь, приняв необходимые меры предосторожности, можно было выдвигаться.

Пребывающего в оцепенении Мальгина пришлось поднимать наверх чуть ли не силой — Ваня не мешал, но и помощи от него в таком состоянии ожидать не приходилось. На подъем ушло несколько драгоценных минут, и когда друзьям, наконец, удалось ступить на долгожданную землю, шум погони — топот ног и гул множества голосов — раздавался уже совсем отчетливо.

Закрыв люк дублирующей кнопкой, расположенной почти у самой поверхности, с внутренней стороны «колодца», Живчик в несколько приемов соорудил «растяжку», после некоторых колебаний вставив в нее жутко дорогую РГД-5.

Мысль о том, что впервые в жизни он готовит ловушку для человека, неприятно холодила. Однако времени для колебаний и сомнений не оставалось — Ботаническая ждала своих детей.

* * *

Взрыв прогремел через несколько минут после того, как поредевшая группа углубилась в лес. Несмотря на спешку, шли все равно слишком медленно — будто ослепший, впавший в прострацию Иван скорому передвижению никак не способствовал. Живчик вел товарища за руку, стараясь обходить ямки, бугорки, корни и прочие лесные напасти, с маниакальным упорством лезущие под ноги, однако тот все равно постоянно спотыкался и нередко валился наземь.

Поняв, что так от погони не уйти, Федотов изменил направление с очевидного для преследователей северо-востока, ведущего напрямик к родной станции, на север. Теперь друзьям предстояло совершить значительный крюк длиною в пару лишних километров, к тому же не через самые спокойные земли. Однако выбора не оставалось — несколько жалких минут форы таяли на глазах, еще немного и…

Что там «и», Костя проверять на собственной шкуре не собирался, тем более речь шла не только об их жизнях — родной и единственный дом был в опасности. Увиденное и услышанное в безымянном подземелье не шло из головы.

Артура с противным голосом сын начстанции узнал сразу. Федотов-старший частенько брал маленького Костю на соседскую станцию, когда посещал ее с дипломатическими визитами. Потому всю чкаловскую «верхушку», начиная от злобного «полуполковника» Сызранова, страдавшего по так никогда и не полученному званию, и заканчивая отцовским коллегой, начальником Чкаловской мягкотелым мямлей Дмитричем, каким-то чудом удерживавшим свой пост все последние годы, Живчик знал сызмальства. Павел Семенович удивлялся политическому долгожительству столь слабой фигуры, как Дмитрия, объясняя этот феномен тем, что в таком гадюшнике, как ЧК (так отец именовал Чкаловскую, родную же станцию обычно называл Ботой), где куча группировок борется за власть, на троне удержаться может только такая вот безвольная и потому всех устраивающая размазня, человек-компромисс.