Голоса трех миров - [2]

Барди отвернулся и сделал шаг, выставив ногу за порог.

— Погоди, Бард, — старик совсем захрипел, уже срываясь на сип. Барди почувствовал, что дрожит. Как перед дракой, но по–другому. От чего это? Он так и стоял, выставив ногу за порог и дрожа, пока Керби не закончил напутствия.

— Здороваться приходи.

Только–то и всего, а он уж думал, что–то необыкновенное. Усмехнувшись себе под нос, Барди выскочил на улицу. И все же он рад, что пришел, потому что теперь получил от старика намного больше, чем рассчитывал.

Ноги сами несли вперед упругой пробежкой. Ходить он почти не умел. Только в исключительных случаях — на уроке или дома от дивана до выхода, а так все бегом. А что? Почти все так же бегают.

Ноги несли Барди вперед, а нос он держал высоко по ветру. Куда бы еще заскочить? Почему–то не хотелось компаний. И в поселок не хотелось, под косые взгляды стариков и старух, не исполнивших предназначения. Ладно еще, когда его поучает Керби. Имеет право. Это его. А то какая–нибудь седая Люси или тощий Томми, покрытый шишками. Ни дня не были на постоянной службе, а туда же, начнут поучать. Да им–то что до него? Уж он–то исполнит предназначение. Вот завтра же отправится в город свой путь искать. Да и не торчать же ему среди «плодов» до бесконечности.

Барди давно пересек школьный двор, обежав знакомую полосу препятствий и искусственный бассейн под открытым небом. Перемахнул через узкую сточную канаву, сливавшую всех окрестных жителей в одно единое, неделимое. Выбежал на окраину поселка.

Здесь, в первой линии, два мужика второй день строили новый дом. Он их еще не видел, но слышал издалека. И больше не потому, что стучали молотками, а потому, что разговаривали. Молотки–то без дела и сейчас лежат, поэтому второй день возятся.

— Я тебе говорю, что под сто единиц, — заверял один другого. — Не веришь, не надо, только я точно

сказал, я вчера на толкучку ходил. У меня кореш на «Зеленом рынке» сбытом занимается.

— Да ладно, не бреши.

— Собака брешет, а я тебе говорю.

— Ты потише, потише тут с брехливыми собаками, — перешел на шепот второй.

— А чего? — ничуть не снизил первый громкости голоса. — Чего я такого сказал? Псов–то я не поминал.

— Да тише ты!

— Не пойму, чего ты боишься.

— Ты не знаешь, какой у них слух, — совсем не чета нашему. Муха за сто метров пролетит, они уже слышат.

— Да и черт с ними, пусть слушают. Не потеряй я три месяца назад работу в городе по их милости, черта с два меня бы тут видели, да еще с молотком, да еще за таким делом. Плевать я на них хотел. Слова еще выбирать. Соба–аки, пс–ы–ы — какая разница.

— Да замолчишь ты или нет, вон один уже выбежал.

Барди знал, что теперь речь пошла о нем.

— Видишь, с гармошкой на шее, значит, обученный.

— Ну вот о таких я тебе и говорил. И гармошка–то, вишь, у сукиного сына золотая. Мы с тобой за два дня получим по пятерке, если до вечера сегодня управимся, а этот друг в двадцать раз больше на шее несет, за просто так. И мы еще с тобой на него работаем. А все из–за проклятых анималгуманистов. Мир Рук для лап и зубов! Сволочи. Это все их работа, эти бы сами до такого не додумались, даже с говорилками. Вот спроси, спроси, как ему досталась такая гармошка. Заодно проверим цену, если он покупал.

— Вот сам, если хочешь, и спрашивай.

— И спрошу.

— Вот и спрашивай.

— Эй, пес!

Барди замедлил бег, хотя его и покоробило от хамского обращения.

— Да–да, ты, ты, вислоухий. Больше окликать тут некого.

Барди встал и обернулся. Он уже пробежал мимо и теперь смотрел на мужиков–строителей точно так же, как недавно на учителя — через плечо.

— Ну ты повернись хоть, коль с тобой разговаривают.

Барди молча повернулся.

— Говорилка твоя откуда?

— Мне ее выдали три дня назад, по окончании обучения.

— Значит, не покупал?

— Нет, не покупал.

— Ну че я тебе говорил, — на мгновение обернулся мужик к своему напарнику и сразу опять к Барди. — А не знаешь, почем у вас такие штуки идут?

— Не понял, — признался Барди. — Они не ходят, у них ног нет.

Мужик расхохотался.

— Говорилка есть, а бестолковка не работает! — радостно выкрикнул он.

Барди смутился еще больше, затоптавшись на месте. Его собеседник сказал что–то совершенно непонятное. Бестолковка — новое слово, которое он не слышал от учителя, да и в Книге его не читал. Нет, не слыхал и не читал — это точно, память у него отличная.

— Я говорю, — растолковал мужик, — почем гармошки у вас можно купить?

— Зачем или почему? — очень вежливо переспросил Барди. — Наверное, вы неправильную форму слова использовали.

— Не, ну ты глянь! — возмутился мужик. — Совсем обнаглели хвостатые. Он меня учить будет. Я те щас молотком по твоей бестолковке–то въеду, ты у меня враз все поймешь и научишься уважать старших. Неправильно, вишь ли, я говорю! Ну просто оборзел! Ах ты, псина вонючая! Сколько гармошка твоя стоит? Отвечай.

Барди вдруг почувствовал в груди нечто отвратительное, будто там заработал мотор бульдозера, которым сносили в прошлом году старый квартал у дальнего кладбища. Рокот рвался наружу, а это не по правилам. Ведь перед ним стоял человек, уважаемый старший член сообщества.

— Я не покупал, — смирил он себя.