Голоса потерянных друзей - [35]

— А ну цыц! — кричит Мозес и возвращается к лошадям, чтобы их успокоить. А я тем временем взвешиваю свои шансы. Что лучше: бежать или прятаться дальше?　

Мозес задерживается у коляски, и я замираю, боясь пошевелиться. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем лошади наконец замолкают, а потом он обходит переулок, пиная ногой сложенные друг на друга ящики и горы мусора. Наконец раздается выстрел — и я прикрываю голову руками. Я оказываюсь слишком далеко от него, и это меня спасает. Вжавшись в дерево, я жду следующего выстрела, но его нет.　

Тут я слышу, как прямо у меня над головой распахивается окно и лейтенант кричит Мозесу, чтобы тот пошевеливался — еще нужно провести погрузку. Он требует, чтобы Мозес лично за ней проследил. Особенно за лошадями.　

— Погрузи их на корабль, — велит он, — а от мальчишки избавься.　

— Есть, сэр!　

Мозес уводит лошадей. Их железные подковы гулко стучат по мостовой, и этот звук эхом отражается от стен.　

Дождавшись, когда вдалеке все стихнет, я выбираюсь из своего убежища и бегу к коляске. Ищу на сиденье коричневый кружевной ридикюль мисси Лавинии. Без него нам домой не добраться: денег не хватит ни на дорогу, ни на еду. Наконец я хватаю сумочку и несусь прочь, да так быстро, точно на пятки мне наступает сам черт. Как знать, может, так оно и есть!　

Останавливаюсь я только тогда, когда дом пропадает из виду. Я сбегаю к самой реке — туда, где суетятся, точно муравьи в муравейнике, мальчишки и мужчины, разгружая лодки, пришедшие ночью. Запрятав ридикюль мисси Лавинии за пояс брюк, я иду в сторону грузовых и фермерских повозок, стоящих неподалеку в ожидании судов, которые прибудут утром. Со стороны реки дует ветер, и под его порывами палатки дыбятся и вздыхают, а над тюфяками, на которых ночуют приезжие, покачиваются москитные сетки и занавески, привязанные к стволам деревьев.　

Я пересекаю этот спящий лагерь бесшумно, точно легкий бриз: плеск речных волн заглушает малейшие шорохи. Весенние дожди переполнили реку, и старушка Миссисипи шумит, как барабанщики, отстукивающие ритм на самодельных инструментах, — таких часто можно было увидеть до нашего освобождения. С наступлением сезона урожая — а кукуруза всегда поспевала последней — хозяева устраивали пышные празднества, на которых любой мог отведать окорока, сосисок, жареного цыпленка, жаркого с подливой и горохом, печеной картошки в мундире и, конечно, кукурузного виски. Чисть кукурузу, ешь, пей, снова чисть. Играй на банджо и скрипке. Горлань песни: «О, Сюзанна!» или «Река Суонни». Веселись да радуйся отдыху от каторжного труда — а потом берись за него снова.　

А когда белый народ уходил в хозяйский дом, скрипачи откладывали свои инструменты, доставали барабаны, и в свете фонарей начинались другие танцы — как в старину. Люди качались из стороны в сторону, ловили ритм, отбивали его ногами. Кто постарше, сидели на стульях, отдыхая от сбора тростника и растопки печей на сахарном заводе. Откинув головы назад, они пели песни на языках, которым их научили мамы и бабушки. То были песни о тех краях, которых уже давно нет.　

И сегодня река точь-в-точь такая же, как они, — неудержимая, жаждущая свободы, она напористо бьется в стены, возведенные людьми, чтобы сдержать ее пыл.　

Я нахожу повозку, которую никто не сторожит, забираюсь в нее и прячусь между стопок клеенки — места мне тут как раз хватает. Прижав колени к груди и обняв их руками, я пытаюсь понять, что же мне теперь делать. Отсюда видно, как за повозками и палатками снуют между зданиями у реки и причалом грузчики и рабочие: катят бочки и толкают перед собой тележки. В свете газовых фонарей видно, до чего же они торопятся загрузить корабль, чтобы он смог отчалить уже с первыми лучами солнца. Интересно, это и есть «Звезда Дженеси», о которой лейтенант говорил Мозесу?　

Словно в ответ на мой вопрос на причале появляется Мозес — теперь и он ходит от зданий к кораблю, дает указания грузчикам, поторапливает их. С виду он человек сильный и грозный — такими в прежние дни часто бывали надсмотрщики на плантациях. Уж они-то ради сытных харчей и хорошего дома не стеснялись отхаживать себе подобных кошками-девятихвостками. Такой без зазрения совести угробит своего соплеменника и не посмотрит на то, что у него такой же цвет кожи, закопает беднягу в поле, которое на следующий год вскопает и засеет.　

Мозес поворачивается к лагерю, и я невольно вжимаюсь в клеенки, хотя понимаю, что с такого расстояния он никак не сможет меня заметить.　

Как же мисси связалась с такими негодяями? Надо обязательно в этом разобраться. Я открываю ее ридикюль в надежде найти там ответ. Внутри лежит носовой платок, от которого пахнет кукурузным хлебом. И немудрено: уж мисси-то без съестных припасов никуда не отправляется. Желудок у меня так и сжимается от голода, пока я ощупываю остальное содержимое: кошелек для монеток с шестью долларами внутри, заколки для волос из слоновой кости и наконец на самом дне — что-то тяжелое и твердое, завернутое в шейный платок мистера Госсетта. Пока я разворачиваю загадочный предмет, он негромко позвякивает. А когда на свет показывается маленький карманный пистолет с жемчужной рукоятью и на ладонь мне падают два патрона, по спине пробегает холодок. Быстро завернув оружие в платок, я кладу его себе на колени и смотрю на свою находку.