Голоса надежды - [42]

На третьи сутки самец крысиной колонии высунул из дыры грязно–бурую голову. Дослушав до конца бесконечно трогательную серенаду «Приди», он выбрался наружу. У вожака не было половины хвоста и двух фаланг на правой передней лапе. Потрепанные кромки ушей напоминали бахрому.

Довольно быстро освоившись с обстановкой, самец стал исследовать флейтиста, даже попытался взобраться ему на ногу и пощекотать ее мохнатыми лапами. Музыкант застыл, как изваяние, не переставая, однако, продолжать плакать больше сердцем, нежели звуком, вечную мелодию. Пасюк издал грозный повелительный звук, затем пронзительно, с нотками, не терпящими возражений, пискнул. Из дыры одна за другой стали выбираться крысы. Вскоре вся колония, понурив головы, сидела поодаль от своего бессменного предводителя.

Собрав последние силы, похолодевший от страха музыкант засеменил вон, извлекая из волшебной флейты то песнь жаворонка, то трели соловья. Крысиный вожак, слегка сгорбившись, последовал за ним, увлекая за собой безмолвную стаю.

— Веди! Веди их к чертовой матери! Сусанин ты наш золотой! — кричал вслед директор, показывая в сторону соседнего Холодильника. — Такую б… Он замер на полуслове. Самец остановился. Повернув в его сторону увенчанную глубокими шрамами морду, он посмотрел холодными, всевидящими, с прищуром, глазками. В них было столько превосходства и презрения, что у директора мороз пробежал по спине. Ему показалось, будто бы крысиный господин говорит ему на своем языке страшные слова.

Самец издал хрипящий звук, пискнул напоследок и повел хвостатое племя дальше, навстречу судьбе.

— Такую банду выманил! — спохватился взмокший от волнения шеф хладокомбината. — Вот кому милицией заправлять!

Елизавета ДЕМИДОВА

ИСКРИСТОЕ

Как в письмо сообщают следующее:

Вам пишу, что пришла весна,

И по мнению народа сведущего

Каждый третий лишился сна.

У каштанов мощные свечи

Ароматом готовы созреть.

Как наивно, но каждый вечер

Мне от счастья хочется петь.

На березах листья не клейки,

Тополиный пух на подходе,

И на каждой облезлой скамейке

О любви говорят и природе.

Месяц славный, немного шумный.

Май — красавец и балагур,

Торопливый, чуть–чуть безумный

Приглашает на вальса тур.

Все заманчиво и тревожно,

И светло, и слегка таинственно.

Неужели это возможно

Для кого‑то всю жизнь быть единственной?

МАЙСКОЕ

Май намаялся со мною,

Да и я немного с ним.

Пахло в воздухе весною

Среди мрачных грустных зим.

Май — загадка, откровенье,

Чтенье нежных нот с листа.

Май — счастливое мгновенье,

За которым — пустота.

Май безудержно потешен.

Где‑то мил и в меру щедр,

В меру громок, в меру нежен

И застенчив среди верб.

Май случился, как ненастье,

Прошумевший быстро дождь.

Где же ты, большое счастье?

Иль дорогу не найдешь?..

11.05.96

СЛУЧАЙНЫЙ ЭПИЗОД

Я для тебя — случайный эпизод

Во тьме веков зажженный и потухший.

Тревожит думу раненый фагот,

А эхо слов все жалобнее, глуше.

Я для тебя — упавшая звезда.

На небе — след ее воспоминанья.

И не попасть тебе в тот мир, куда

Она исчезла. Звук ее касанья

Тебе оружьем яростным пребудет,

И раной незажившей остается,

А где‑то свет другой любви прольется

Дождем на опостылевшие будни.

Я для тебя и вечность, и мгновенье,

И лезвие острейшего ножа.

Сквозь пропасть этого стихотворенья

Ты проберешься, чтоб в объятьях сжать.

ОСЕННИЙ СВЕТ

Льется загадочный свет

Нерожденного лета

Падают слезы стихов

В половодье страниц.

Встретились вновь,

То, должно быть,

Плохая примета:

Ветренность взгляда

В сомненьях задымленных лиц.

Вертится быстрой юлою

Звенящая осень,

Не возвратить его былого,

Крутись не крутись.

Меж почерневших ветвей

Обнаженная просинь.

Меж расставаний и встреч

Наша бренная жизнь.

РОЖДЕНИЕ НАДЕЖДЫ

Я слушаю орган.

Как будто ржавый гвоздь

В разверстой ране

Путь свой проторяет.

Ему душа безмолвная внимает.

А он Бог весть

Что с нею вытворяет,

Разбросив совершенных звуков гроздь.

Пылай, душа!

Гори в огне столетий.

Орган звучит,

Хвала ему и честь.

Здесь не до слов

И даже междометий.

Пока звучит орган,

Надежда есть…

ОТРЕШЕННОСТЬ

Я сама себе не звоню,

Чтобы душу без сна не потревожить

Чтобы ночи без сна не множить.

Нет, ей Богу, я не темню,

Я сама себе не звоню.

Телефонную книгу листая,

Научилась меж строчек читать.

Что еще о себе мне узнать?

Может быть, в облаках я витаю,

Телефонную книгу листая?

Я сама себе не звоню,

Да и ты телефон не терзаешь,

Будто в вечность, в метель уезжаешь…

…Я придвинусь поближе к огню,

Но сама себе не позвоню.

ХМУРОЕ

Ты делаешь вид, что занят,

Работой своей дорожишь.

Зачем же тревожить память?

От прошлого не убежишь.

Я — в пене морского прибоя,

В рождении нового дня.

Как было тревожно с тобою.

Тебе не забыть меня.

Ты каждое утро повсюду

Мой взгляд неизменно ищешь.

Я радугой яркой буду

Над грустной измученной крышей.

Ты в полдень мой вздох вспоминаешь,

Но к прошлому нет возврата.

И в мыслях ко мне улетаешь.

Был счастлив? Ведь это правда?

А вечер загадочной кошкой

В твой дом забредет, нахмурясь,

Мы все виноваты немножко,

Разлука бредет вдоль улиц.

НОЧНОЕ

Мысли, которых нет,

Быть сквозняком не могут

Кухня. Остывший обед.

Будней озябший омут.

Кофе, сбежавший с утра,

Запах, засевший в шторах.

Что‑то придумать пора,

Странных событий ворох.

Книгу из грез не создать

Серость всему помеха,