Голос вечности - [17]

— Только так и может быть, — тихим горячим шепотом вставил Саша.

Сурен и я молчанием подтвердили свое согласие. Начался спуск к планете.

Тысячекилометровый пояс радиации миновали благополучию, нейтральное излучение не встретилось на нашем пути. Все ниже… и ниже… Раскаленный воздух охватил космоплан. Нарастала тяжесть и тупая боль во всем теле. И возникло что-то знакомое, не мучительное, а именно знакомое, знакомое много-много лет назад…

Земля! Земля! Родная Земля! Меня задушили эти земные воспоминания. И вдруг сильнейший взрывной удар…

Павел рванулся в аппаратную. За ним шатающаяся тень Саши. Я двинулась туда же почти ползком, с трудом преодолевая боль и страшную тяжесть.

Но в аппаратной все в порядке, у пульта по-прежнему Сурен. Только лицо его искажено невыносимой болью: щеки, лоб, шея — все побагровело, посиневшим ртом он жадно ловит воздух.

Космоплан «Вперед!» остановился, замер, придавленный собственной тяжестью на чужой земле.

И мы все, несмотря на сильнейшую физическую слабость, как-то сразу к чему-то прислушались. Там, в Космосе, была беспредельная Вселенная и были мы — больше ничего.

А сейчас за плотно прикрытыми иллюминаторами не пространство беспредельности, а чужой мир, куда мы вторглись непрошенными, мир, может быть, с враждебной нам жизнью. Наверно, только неведомая опасность создает чувство одиночества.

И Павел еще сказал (он никогда не скрывал от нас трудностей), что взрыв не прошел бесследно. Мы все-таки попали в поток губительного для нас излучения. Автоматы отвели космоплан в сторону. Но все запасы протонов, оставленные для связи с Землей, уничтожены. Их нет, И возродить их снова невозможно.

2

Когда мы открыли окна, чтобы увидеть чужую землю, на планете был рассвет. Над горизонтом висела утренняя звезда Анлорес А, яркий белый диск величиной с десятикопеечную монету.

Беспредельная тускло-серая равнина лежала перед нами. Предрассветные сумерки длились долго. Но постепенно все начало наливаться густой краснотой. И только когда из-за плоского края планеты показался невероятно огромный и сияюще красный диск солнца, — вокруг посветлело. Перед нами возник непривычный пейзаж. Насколько хватало глаз расстилалась все та же равнина. И на ней странные растения: в метр высотой, тонкие, прямые, как бы негнущиеся (или в воздухе была абсолютная тишина?). Растения коричневые, и среди них кое-где разбросаны камни более светлого оттенка. Странно, что камни эти почти одного размера, и одной формы — яйцеобразные.

День ясный, со светло-розовой прозрачной вышиной поднимался над нами. И нам особенно дорогой показалась эта сияющая вышина! Нас вернуло к действительности резкое восклицание Саши. Эти «камни», эти странные «камни» были живыми! Сейчас мы ясно видели, что они буро-коричневые с ржавыми полосами. Они заметили нас! Они двинулись нам навстречу, пригибая твердую, упругую траву. Они ползли беспорядочно, не общаясь друг с другом. Мы не могли понять, как и за счет чего они передвигаются и где те органы чувств, которыми они уловили наше появление.

— Смотрите! Смотрите! — громко закричал Саша.

И мы увидели, что стрелки на космоулавливателях резко взметнулись, указывая на радиацию, все ту же нейтральную вездесущую радиацию. Мы закрыли иллюминаторы. Но указатели приборов все-таки чуть-чуть дрожали. Излучение очень слабое, в миллионы раз меньше того, которое встретило нас на подходе к верхним слоям атмосферы. Но оно есть!

— На Земле известны скаты, — не знаю почему так тихо начала я говорить, — морские животные, каким-то непонятным образом вырабатывающие ток высокого напряжения. Они этим током поражают свои жертвы. А эти… Неужели они вырабатывают ядерное излучение?

— Но кто их жертвы? — задумчиво вставил Павел.

Так нас встретила эта планета — чужой и определенно смертельной для нас жизнью.

Когда мы вновь открыли защитные шторы, яркое солнце поднялось почти к зениту. Вся необъятная равнина залита его ровным горячим сиянием. По-прежнему тихо в степи. Не колеблется жесткая трава. А бурые «камни», чувствуя наше присутствие, явно беспокоятся.

Оставив Сашу наблюдать, мы ушли на отдых. Проснулась я через несколько часов и сразу же потянулась к окну.

Саша все так же стоял у прозрачной стены и смотрел в степь. И лицо у него не только усталое, а измученное. Несвойственное Саше болезненное выражение страха застыло в глазах. Я хотела спросить: что с тобой? ты заболел?

Но сама засмотрелась в серо-коричневую даль, и, признаюсь, мне стало жутко. Жутко, несмотря на то, что яркое светило обливало лучами равнину. Но что-то непередаваемо ужасное было в этой степи. Застывшая трава, ползущие «камни», и больше ни единого намека на жизнь.

Саша прикрыл ладонями лицо, а когда отнял их, я в его взгляде увидела смертельную тоску.

— Мне… тяжело здесь… — сказал он. — Не знаю почему, но какие-то дурацкие мысли лезут в голову… Я видел там… далеко… какие-то странные расплывчатые тени… Но не в этом дело… В воздухе есть что-то…

— Иди отдыхай.

Оказалось, действительно, даже после сна очень тяжело стоять у окна и наблюдать. Ничего не изменилось в степи, она оставалась прежней, пустынной, никакого движения, ни ветерка. Тучи, грозовые, мохнатые и низкие, собрались на горизонте. У нас, на Земле, обязательно разразилась бы гроза, грянул освежающий дождь. И все очистилось бы… Но здесь они, такие тяжелые, синие до черноты, расходятся в знойном небе.