Голос сердца - [52]

— Теперь дай мне Тимми. Ему нужно срыгнуть. — Она улыбнулась, видя изумленное выражение на лице у дочери. — Ты, вероятно, удивишься, Маделин, но обычно я добивалась, чтобы ты несколько раз как следует срыгнула. Мадди усмехнулась.

— Надо же!

Фелисити прижала Тимми к своему плечу, вспомнив в последнюю минуту про полотенце, которым прикрыла плечо на случай, если Тимми срыгнет.

— Забавно, как все это возвращается. Будто навыки езды на велосипеде. — Она перестала похлопывать Тимми по спинке. — Хотя я и не училась ездить на велосипеде. — Она снова начала ритмично похлопывать Тимми, прислонившись к столу, но глаза ее, глядевшие на дочь, оставались немного печальными. — Я никогда не училась тому, что необходимо знать матери. — В ее голосе слышалось сожаление. — Иногда я думаю — ведь я могла бы быть другой.

— В каком смысле — другой? — тихо спросила Мадди.

— Мы обе упустили столько случаев быть вместе. Я никогда не приходила ни на один из твоих спортивных праздников и не была ни на одном школьном рождественском спектакле, где вы летали по сцене, будто вы ангелы… а однажды тебе поручили быть волхвом.

Мадди уставилась на мать.

— Я даже не думала, что ты знаешь, как я однажды была волхвом.

Фелисити печально улыбнулась.

— Я следила за всеми вашими школьными мероприятиями. Вероятно, ты бы не поверила, но я хотела быть на каждом из них. Да, я хотела. И — не могла. При наших обстоятельствах я была вынуждена делать карьеру. Впрочем, не скажу, что сожалела об этом. Я всегда любила то, что делала. Мне все хорошо удавалось с самого начала. Но вот забота о ребенке… Меня просто подавляла эта немыслимая ответственность материнства. Ты была такой маленькой, такой беспомощной. Мне полагалось быть сильной, уверенной. А я не была. Я тоже ощущала страх и беспомощность. Глаза Мадди наполнились слезами.

— Я была так одинока в этих ужасных школах-интернатах. Я чувствовала себя совсем покинутой. — Снова вырывались у нее с такой злостью, что Мадди сама испугалась — не меньше Фелисити.

Фелисити кивнула, не пытаясь оправдываться, но также отказываясь приносить извинения.

— Хотела бы я лучше совмещать роли деловой женщины и матери. Матери-одиночки, замечу. Я делала все, что могла. И тоже, поверь, очень часто страдала от одиночества. Бывало, сижу ночью в полной тишине в каком-нибудь отеле и борюсь с собой — мне хотелось просто позвонить в твою школу и потребовать, чтобы они отправили тебя ко мне ближайшим рейсом на самолете. Наши встречи были такими короткими. Но мне казалось, что нельзя нарушать распорядок твоей жизни. Может быть, я ошибалась.

Слова матери несколько смягчили боль Мадди. Она смогла наконец поверить, что ее мама по-настоящему о ней заботилась. Искренне любила ее. И собственный ее опыт в прошедшую неделю с Тимми… да и с Майклом тоже… помог Мадди понять, как бывает трудна любовь… и сколько горечи в материнстве.

В этот момент Тимми громко и непривычно срыгнул. Обе женщины рассмеялись, расставаясь на миг со сладостно-горькими воспоминаниями.

Тимми смотрел на них обеих и хихикал.

— Он — прелестный малыш, — сказала Мадди. Фелисити взглянула на дочь с нежной улыбкой.

— Не совсем такой, какой была ты. — Она резко передала Тимми дочери и пошла в холл за сумкой. Вернулась на кухню и достала свое портмоне. Открыла его в том месте, где было отделение для фотографий.

Там лежала только одна фотография — старая, с потрепанными краями.

Фелисити очень осторожно извлекла ее и протянула Мадди.

Мадди долго молча разглядывала фотографию, в то время как Фелисити стояла позади дочери.

— Посмотри, какая ты была ласковая. Ты любила прильнуть ко мне — вот как на фотографии. Тебе было почти столько же, сколько сейчас Тимми, когда тебя щелкнули. Я только вытащила тебя из кроватки, ты была еще сонная, но, увидев, что я улыбаюсь, сразу же улыбнулась в ответ. — Фелисити полезла в сумочку за платком и вытерла глаза. — Посмотри, ты была красивым младенцем, Мадди. Прелестной, красивой, замечательной малышкой. — Фелисити обняла стоявшую к ней спиной Мадди и прижала к своей груди. — Если я тебя чему и научила, дорогая, — спокойно сказала Фелисити, — так это добиваться желаемого. Мне никогда не хотелось, чтобы ты чего-то лишала себя. Я говорю не только о карьере, Мадди. Я говорю о любви. О настоящей любви. О прочной любви. О любви, за которую ты готова сражаться. Я знаю, Майкл причинил тебе боль, но, возможно, когда он объяснит…

Мадди покачала головой у груди матери.

— Нет, я не хочу его объяснений. Я не хочу от него больше ничего.

Фелисити погладила волосы дочери.

— Ну, посмотрим, — тихо сказала она, — возможно, ты передумаешь.

— Нет, не передумаю, — упрямо сказала Мадди, выпрямляясь. Она повернулась, чтобы посмотреть на мать, и схватила ее за руку. — Ты должна помочь мне, мама. Если он вернется в пятницу, я не смогу его видеть. Не смогу. Ты поможешь мне?

Фелисити нагнулась и поцеловала макушку дочери.

— Я обещаю, Мадди. Оставь Майкла Харрингтона мне. — Ее карие глаза заблестели, как у встревоженной курицы-наседки. — Ты, возможно, не хочешь говорить с ним, но есть несколько слов, которые я должна сказать этому мужчине.