Голос сердца - [89]

— Кажется, мама здесь, повсюду, — говорит она. — Это самое удивительное место, наверно, как на небе.

Я ложусь рядом с ней, притягивая ее к себе.

— Она всегда рядом с тобой, Олив. Она всегда с нами.

Мы в парадной одежде и лежим на земле, и это кажется настолько правильным, как никогда.

Нет, стоп. Теперь ничего и никогда не будет чувствоваться настолько правильным. Рядом со мной ложится Шарлотта в своем прекрасном платье, а потом к нам присоединяется и Лана. Со стороны мы выглядим нелепо, но сейчас, глядя в небо, я знаю, что Элли и Ари наблюдают за нами. Полагаю, что они все это и спланировали.

— Должен ли я просто объявить вас мужем и женой? — спрашивает отец Ари, входя через ворота. Когда чуть больше трех дней назад я сказал ему, что мы с Шарлоттой решили пожениться, он просил меня дать ему два месяца и сообщил, что проводит церемонии бракосочетания. Я не знаю, зачем ему понадобилось столько времени, но сад точно нельзя было сделать за один день.

— Пожалуйста, — отвечает Шарлотта, поворачиваясь ко мне, и прижимается своим носом к моему. Цветы, окружающие нас, отражаются в ее мерцающих глазах и блеске губ. Я влюблен в эту женщину. Я люблю ее до безумия, и это так здорово — это ощущение совершенного и цельного.

Отец Ари произносит несколько фраз перед тем, как вступит в силу наш брак и соединится наша новая семья.

Никогда за миллион лет я не мог бы предположить, что моя жизнь повернется в таком направлении, — что я буду с кем-то еще, кроме Элли, и буду лежать на лугу среди голубого жасмина, вступая в новую жизнь с Шарлоттой.

Жизнь подобна сердцевине распускающегося цветка, где каждый лепесток, постепенно приподнимаясь, обнажает наши сердца и души по мере того, как она кружит нас. Я не могу изменить этого и не могу остановить, но могу смотреть и восхищаться этим. Определенно, я выбрал наименее проторенный путь, и, мой Бог, он оказался особенным.

Роберт Фрост, ты прекрасный человек.

ЭПИЛОГ

Десять лет спустя

В восемь утра субботы я предполагал, что буду единственным в доме, кто уже проснулся. Но внезапные звуки борьбы из подвала заставляют меня задуматься, кто мог уже подняться. Возможно, это Жасмин забрела туда снова. У нее какое-то странное пристрастие к кромешной тьме в столь преклонном возрасте. Я продолжаю ждать, пытаясь услышать больше подсказок, и вижу полусонную Шарлотту, спускающуюся по лестнице.

— Ты что-то ищешь? — спрашивает она, быстро целуя меня, и выхватывает кружку кофе.

— Ты слышишь это? — спрашиваю я.

Шарлотта останавливается, прислушиваясь.

— Ах да, Олив искала там что-то прошлым вечером и думаю, вероятно, она все еще там и продолжает поиски.

— Что она искала? — спрашиваю я.

— Она не сказала. Ты ведь знаешь ее — когда она пытается что-то выяснить, то лучше не задавать вопросов, — я смеюсь над ее ответом. Это верно. Это то, что мы все хорошо усвоили на протяжении ее подростковых лет. — Эшли проснулась? У нее футбол в одиннадцать, я почти забыла про него, — говорит Шарлотта.

— Черт, нет. Я тоже забыл. Позволь мне спуститься вниз и посмотреть, что происходит с Олив, а потом я отвезу нашу маленькую принцессу на футбол. Ты говорила, что нужно проверить что-то в офисе, верно?

— Да, хочу убедиться, что все обновления были готовы прошлой ночью, — говорит она.

— Точно, мой великий и знаменитый Гендир, — говорю я, потянув ее вниз на свои колени.

— Очень смешно, — усмехается она. — О, и если ты не получал напоминалку, то скажу, что твоей маленькой принцессе сейчас девять и, полагаю, для тебя уже не вариант называть ее принцессой. Можешь поблагодарить меня за предупреждение позже.

Девочки.

— Я просто поблагодарю тебя сейчас, и покончим с этим, — говорю я, прижимаясь губами к ее шее.

— Тьфу, гадость какая, — стонет Эшли, указывая пальцем на свой рот. — Поднимитесь в комнату.

Да… Я не буду скучать по этому возрасту.

— Извините, принцесса Эшли, — дразню я.

— Боже мой, папа, соберись. Мне уже девять, — говорит Эшли, убирая свои каштановые волосы за плечи.

— И тебе доброе утро, — улыбаюсь ей.

Поставив кружку на кухонный стол, я почти бегом спускаюсь вниз по деревянным ступенькам и замечаю угол света возле задней части лестницы.

— Олив, что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, когда нахожу ее роющейся в старой коробке.

Она бросает все с досадой, опуская руки на бедра.

— Ух, я искала клатч, чтобы пойти с ним сегодня вечером, и подумала, может, у мамы было что-то милое, что можно было бы взять.

Теперь я вижу, что она роется в одной из коробок с одеждой Элли. Интересно, как часто она это делает, учитывая, что я вижу это впервые. Выглядит так, будто она делала это и раньше.

— О, — говорю я. — Честно говоря, я не знаю, есть ли там ее сумочки. Я так и не смог решиться на то, чтобы рассортировать ее вещи. Я просто знал, что не могу избавиться от них.

Она игнорирует мои слова и продолжает копаться.

— Я видела его здесь раньше, — говорит она. Предполагаю, что это и есть ответ на мой вопрос насчет того, перерывала ли она вещи Элли раньше.

— Как он выглядит?

— Не знаю, он черный и… ох, кажется, я его нашла, — она вытаскивает маленькую черную сумочку, расшитую золотым узором. Сейчас я припоминаю, что это было последнее, что Элли схватила по пути к двери, когда мы собирались в роддом. Помню, как спросил, зачем ей нужен клатч во время родов, но предположил, что это один из тех вопросов, которые мужчина просто не должен задавать женщине.