Голос сердца - [5]
— Я записалась в сестры милосердия… Киру отправим домой… Я все устроила… Хочу, чтобы ты ее повидал и благословил. Ведь на войне мало ли, что может случиться?
— Все это бабьи выдумки… Не хорошо ты это придумала, в такое тяжелое время… — укорял недовольным тоном офицер, а глаза и счастливая улыбка говорили другое… Он как будто сердился, но в то же время ласкал и гладил по голове ребенка и горячо целовал жену.
— В такое время… Как ты добралась?! Мало ли что могло случиться…
— Ехала с обозом… На то я жена казака, чтобы ничего не бояться, ни перед чем не останавливаться.
— Жена казака должна сидеть дома, раздувать огонь у очага, а не мешать мужу на войне, — шутливо-взволнованно проговорил офицер.
А сам то и дело смахивал непрошенные слезы, которые безвольно катились по щекам, падали на бравые черные усы и скользили на пол. У дверей стоял вошедший денщик и улыбался во весь рот.
— Ах, ты сделала непростительную оплошность.
— Светик, родной, прости, не могла… Ежеминутный страх за тебя, бессонные ночи, неведение лишили меня ума. Я не могла ничего поделать с собой. Чего, чего не передумала… Здесь я пристроюсь при лазарете… Все-таки легче… Кируся, ты узнала папу? Смотри… Это наш папа.
В возгласах молодой женщины было столько нежности и любви, что муж давно уже забыл свой гнев.
Плакавшая черноглазая хорошенькая девочка улыбнулась. Она перестала дичиться и из-за спины матери, не то со страхом, не то с любопытством, оглядывалась кругом и уставила круглые глазки на денщика. Тот ей кивал головой, манил обеими руками и смеялся счастливой радостной улыбкой.
— Ах, зачем ты ее привезла! Оставила бы ее у бабушки. Возможно ли на войне с ребенком! — опять укорял жену офицер и сокрушенно качал головой.
— Ничего, светик, не беспокойся! Я все обдумала… Кира должна ко всему привыкать. Я скоро, скоро ее отправлю.
Отец ласкал ребенка и нежно упрекал жену.
— Кируся, моя детка дорогая, ты узнала твою няньку? — спрашивал офицер ребенка, указывая на усатое смеющееся лицо денщика.
— Киренька забыли меня… Подите, барышня, ко мне на ручки… Ведь это я, ваша няня… Как вы меня звали-то?
Девочка застенчиво улыбнулась. Она, видимо, давно всех признала.
Офицер присел с женой на кану (печка, служащая также для сиденья), обнял ее и закидал расспросами.
— Ну, что мама?.. А брат Коля? Как экзамены у Жени? Приедет ли тетушка к нашим? А деньги ты получила?
— На маму было жаль смотреть… Все плачет и скучает по тебе… Говорит: «не будь я так стара, пошла бы с Володюшкой на войну…» Просила оставить ей Кирочку. Но я не могла… Хотела, чтобы ты да нее посмотрел, благословил ее, простился…
— Надо было оставить… Опасно и затруднительно здесь с ребенком… Ты поступила неблагоразумно.
— Прости, светик… Но ты и она — все мое счастье… Я пойду всюду за тобою…
Офицер и радовался, и укорял, и беспокоился, и снова ласкал жену и ребенка.
— Что же, Иванчук, ты бы, голубчик, самовар для дорогих гостей справил, — наконец как бы опомнился он.
— Сейчас, ваше благородие, я мигом…
Денщик засуетился. Он одновременно работал и играл с малюткой. Она весело смеялась и болтала и всех насмешила, пролепетав:
— Папа — светик, мама — малютка, а няня — Чуб…
Все рассмеялись. Ребенок вспомнил, как родители называли друг друга ласковыми прозвищами. Чубом она сама, не умея выговаривать Иванчук, называла денщика.
Прошло несколько дней. Новостей в деревне Вань дзя-тунь не было никаких… Все находились в тревожном ожидании, в заботах, в хлопотах.
Мария Ивановна — жена казачьего есаула, осмотрелась, все обдумала и почти что устроилась при резервном лазарете. Там же можно было пристроить временно и девочку, которую она вскоре собиралась отослать домой в Сибирь с одной захворавшей сестрой милосердия и с верным денщиком.
Киру в деревне на руках носили… Офицеры, сестры, даже солдаты не могли нарадоваться на милого, веселого, ласкового ребенка… Все с нею играли, все забавлялись, дарили сладости, делали игрушки. Даже китайцы и те весело кивали головами при встрече с девочкой, смеялнсь и лопотали:
— Холоша… Плиятель… Холоша…
Солдаты, шутя, отдавали ей честь, и она, прикладывая руку к головке, уморительно говорила: «Здоловы, молодцы!» и сама же отвечала: «Лада сталаться!»
— Киренька у нас полковая командирша! — шутили с нею усатые воины.
А она их всех знала и любила.
Чаще всего девочку уносили к себе в лазарет сестры. Там раненых еще не было, и Мария Ивановна с радостью отпускала туда ребенка. Сестры за нею ухаживали, как за собственною дочерью, обмывали, обшивали ее, играли. И маленькая Кира больше всего любила бывать у «сестличек», как она говорила, и всегда с утра уже просилась:
— Чуб, отнеси меня к моим сестличкам… Мамочка, плиходи туда сколее…
Каждое утро все видели, как денщик бережно шел по улице и нес на руках малютку на другой конец деревни.
4
Мария Ивановна укладывала вещи. Предполагалось, что сотню её мужа на днях двинуть в тыл… Перед нею стоял раскрытый чемодан, и она что-то соображала, то клала белье, то вынимала, то опять клала… На лице её выражались и забота, и тревога…
Вдруг вдали ей послышались какие-то страшные звуки: топот копыт, гул, выстрелы, крики… Что это такое? Точно отголоски сражения… Или началась война, вдеть сражение?.. Как будто где-то вблизи…
