Голос сердца - [75]

Лачи редко приходила в себя. Лежала то совсем без сознания, то в полузабытьи. Оспа и лихорадка оставила на ее теле такие же следы, какие оставляет буря, поднимающая тучи пыли, ломающая деревья, сносящая соломенные крыши домов, уничтожающая целые поселки. Они развенчали, растоптали ее красоту. Лачи казалось, что она падает в бездну. Ее как соломинку кружило в пенящемся водовороте, над головой низко нависло небо, земля под ногами разверзлась. Красные, коричневые, оранжевые огоньки, фейерверк звезд. Звезды… звезды… звезды… Грязь… грязь… трава… Озеро… озеро… озеро… Пиявки впиваются в тело. Ползают черви.

— Спаси меня, Гуль! Спаси! Посмотри — раскаленная лава заливает мне глаза, огонь сжигает мои кости, черви с острыми как иглы зубами вгрызаются в тело. Я падаю, я тону… Спасите… Спасите…

Когда после двадцатисемидневного бреда буря успокоилась, прекратился ураган, застыла лава и Лачи открыла глаза, ее окружала глубокая тьма. Она ослепла. На сморщенной отвисшей коже, покрывавшей обезображенные формы тела, остались темные глубокие следы оспы, словно кто-то подложил порох под ее красоту и взорвал ее.

Еще через три месяца Лачи выписали из больницы и отправили в тюрьму. Снова она предстала перед Хуб Чандом. Ее ввели в ту самую комнату, куда она до болезни приходила каждый день.

Многим в тюрьме не терпелось увидеть Лачи: Хаджи и Мир Чандани, Каушалии и Джинан, Кали Чарану и другим. Им хотелось посмотреть, что сделала оспа с красотой Лачи. Они не вполне доверяли тем сведениям, которые получали из больницы, потому что помнили Лачи до болезни. Картина, виденная когда-то, будет стоять перед глазами до тех пор, пока человек своими глазами не увидит перемену в ней. Лачи хотели видеть все кроме Хуб Чанда. Тем не менее он постарался остаться с ней наедине. Хуб Чанд не хотел, чтобы посторонние были свидетелями его волнения. Надзиратели, приведшие Лачи в кабинет, удалились по его знаку.

Едва взглянув на Лачи, Хуб Чанд закрыл глаза рукой. Он не мог смотреть на нее, но нельзя же было все время разговаривать с закрытыми глазами, ему пришлось открыть их и смотреть на Лачи. Ее безобразие, словно острое копье, ранило его сердце. Где та несравненная красавица, которую он хотел увезти в Париж, прекрасная как цветок, свежая как жизнь, чей портрет он создал своими руками после долгого и упорного труда? Разве это та самая Лачи, которая внесла смятение в его жизнь? Воспоминание о ней не давало ему уснуть по ночам, он готов был отдать все ради того, чтобы прижаться головой к ее ногам. Боже мой! Неужели это та самая Лачи? Это обезображенное, искривленное тело, ужасное лицо, разорванные губы, вывернутый набок подбородок, ввалившийся нос, безжизненный блеск невидящих глаз.

— Супритан! — медленно произнесла Лачи. — Вы даже не хотите поговорить со мной?

— Что ты, Лачи! — испуганно ответил он. — Нет, я просто поражен…

— Я стала очень некрасивой?

Он еще больше испугался этого вопроса:

— Нет, нет, Лачи! Садись вот сюда! — он хотел посадить ее, но Лачи воспротивилась.

— Я заключенная, супритан! Как же я могу сидеть в вашем присутствии?

— Тебя не обижали в больнице? — быстро заговорил он. — Я собирался тебя навестить, но было так много работы, что я не смог выбрать свободной минуты. Я часто вспоминал тебя. Здесь в тюрьме все восхищались твоей порядочностью, благородством.

— Супритан! — прервала Лачи его бессмысленные высокопарные изречения.

— Что?

— Вы увезете меня в Париж?

— Париж? Ха-ха, Париж? Ха-ха-ха-ха, — смущенно засмеялся Хуб Чанд.

— Да! И будете писать только мои портреты, не правда ли? Иногда человек становится словно океаном. Я ведь тоже океан. Что из того, что я стала безобразной? Ведь растворяются же в океане сотни, тысячи тонн человеческих нечистот, выносимых реками, — в голосе ее звучала горечь.

— О, Лачи! У меня же есть приятная новость для тебя.

Сердце ее замерло. Гуль вернулся! Наверное, вернулся Гуль! Ноги ее задрожали, она не могла больше стоять, опустилась на стул и едва слышно спросила:

— Гуль вернулся? Письмо от него?

— Нет, — Хуб Чанд взял из ящика стола какую-то бумагу.

Услышав отрицательный ответ, Лачи пришла в себя. Дыхание снова стало ровным, пропали спазмы, сжимавшие горло.

— Правительство по моему ходатайству досрочно освобождает тебя из тюрьмы за твое безупречное поведение. Ты теперь свободна. Можешь идти куда хочешь.

— Можешь идти куда хочешь! — Эти слова, словно стрела, пронзили ей сердце. Когда-то она думала, что выйдет из тюрьмы и отправится в Пакистан искать Гуля. Она пойдет пешком, но найдет своего любимого. Но тогда она видела. Она узнала бы Гуля среди миллионов других лиц. Теперь она погружена в безбрежную темноту. Как ей найти теперь Гуля? Пусть бог лишил бы ее всего, но только не зрения!

— Куда ты пойдешь теперь, Лачи? — прерывая ее горькие мысли, спросил Хуб Чанд.

Лачи задала себе этот же вопрос: «Куда ты пойдешь теперь, Лачи? Люди отняли у тебя даже это убежище, где ты могла бы прожить еще несколько месяцев. Куда ты пойдешь теперь? Тот, ради кого ты ушла из табора, из-за которого тебя изгнал табор, далеко отсюда. Мир велик. Где-нибудь и для тебя найдется угол. Вспомни! Нет ли у тебя кого-нибудь?»