А утром, около походной кухни, партизаны чуть не дрались из-за газеты. Папаша Крутогон, на правах заведующего экспедицией, кричал свирепо Бакулину, пытавшемуся захватить два экземпляра:
— Эй, полотер, куда две тащишь? Коли мед, так и с ложкой?
— Мы тоже писали, не гуляли! Читай, если грамотный! — обиделся Вакулин.
Газетка получилась живая и веселая… Заголовок
Неподступаев пустил добротным кегелем в 36 пунктов и подчеркнул жирной линеечкой, затем шел хлесткий лозунг:
«Честь и слава красным героям-партизанам, зверски сражавшимся за революцию!»
Затем шла неподступаевская передовая, а вакулинскую статью пустили подвалом и заголовок ей дали грозный —
Тут, кстати, выяснилось, что Вакулин не пожалел, — таки запятых для своего произведения. Статья кишмя-кишела запятыми. Что ни слово, то запятая.
Хроника была и отрядная, и боевая, и из жизни окрестных сел и заводов — там белые выпороли крестьян, здесь вернувшийся заводчик десятки рабочих упек в тюрьму, тут каратели повесили двух бедняков и т. д.
Был в газете и литературный отдел, — песня, сочиненная Ванюшкой Золотаревым. Начало было не очень:
Партизан лихой, рысковый,
В тайге рысью рыскаю,
Сплю на ветках вересковых
Жду свободу близкую.
Но конец Ванюшке определенно дался:
Вы от нас не видели
Почестей, правители?
Вознесет на кол Чека
Адмирала Колчака!
А партизанам шибко понравился припев песни.
Чекай, топай, колобродь,
Выбивай ногами дробь!
Ванюшкину песню к вечеру пел весь отряд, а под припев даже плясали. А Ванюшка радовался не своему личному успеху, он радовался газете:
— Эх, в Москву бы послать номерок. Пускай полюбуются!
Не знал тогда Ванюшка Золотарев, не мог знать, что попадет все же в Москву номерок его газеты.
А между тем папаша Крутогон взвалил себе на плечи тючок с газетами и отправился в Черепаново и другие окрестные селения. Вернулся он живой, невредимый, веселый и с пустыми руками. Распределил газету между белыми солдатами и крестьянами.
Вскоре сказались и результаты. В селе Черепанове, в запасном полку, произошла заваруха. Около двух рот при оружии, на глазах офицеров, вышли из села, направились в лес, в горы и, подойдя к партизанским постам, подняли винтовки прикладами вверх.
Тогда возгордившийся Ванюшка прибил над кедровым пнем, дощечку с надписью:
Редакция газеты «Голос, партизана». Прием днем и ночью, ежели редакция не в бою находится.
Об этому времени на редакционном кедровом пне появились заметки бойцов отряда и окрестных крестьян — первых военкоров и селькоров.
Пора было приниматься за второй номер…
* * *
Мятый, замусоленный, зачитанный до дыр лист обойной бумаги висит в Московском музее революции, в окружении партизанского оружия. Он здесь по праву. Революция сражалась не только порохом и сталью. Этот лист обоев, на печатанный сажей, затертой на керосине, таил в себе взрывчатую силу, равную сотне гранат.
В Москве находится и Золотарев — руководит отделом в одной из центральных газет.
А товарищ Неподступаев променял верстатку на саблю — командует дивизией на Украине.
Что касается папаши Крутогона, то он по прежнему работает формовщиком, не помню точно на каком заводе, здесь у нас на Урале. Папаша активно рабкорит, пишет не только в свою заводскую газету, но и в районную и, даже говорили мне, собирается писать в «Уральский рабочий».
А пулеметчик-полотер Вакулин так и не добрался до своих паркетных полов — убит в бою с колчаковским бронепоездом. Его похоронили с честью, под грохот винтовочного салюта, а Ваня Золотарев написал его некролог в стихах.
Неизвестна мне дальнейшая судьба лишь одного из редакционных работников «Голоса партизана» — силача Сени-Мотора.
Если попадутся тебе на глаза эти строки, откликнись, дорогой Сеня-Мотор!
