Голос ночной птицы - [10]

Вудворд разглядывал кусок лепешки, который только что погрузил в свою миску. Потом очень вежливо откашлялся.

— Боюсь, у меня аппетит несколько поубавился.

— Чего? Уже не голодны? Так давайте его сюда! — Шоукомб схватил миску магистрата и перевалил ее содержимое в свою. Он решил пренебречь столовыми приборами в пользу собственных рук, жаркое капало у него изо рта, оставляя пятна на рубашке. — Эй, клерк! — промычал он, пока Мэтью решал, стоит ли рисковать найти в хлебе гнилой зуб. — Если захочешь поиграть с девкой, я тебе десять пенсов плачу за посмотреть. Не каждый день видишь, как девственник вставляет телке.

— Сэр, — перебил Вудворд голосом, в котором появилась острота. — Я уже вам сказал, наш ответ — нет.

— А чего это вы за него говорите? Вы ему кто, отец, что ли?

— Нет, не отец. Но я за него отвечаю.

— А какого черта за двадцатилетнего мужчину кто-то должен отвечать?

— В этом мире полно волков, мистер Шоукомб, — сказал Вудворд, приподняв брови. — И молодой человек должен быть очень осторожен, чтобы не попасть в их компанию.

— Да лучше уж вой волков, чем завывания святых, — сказал Шоукомб. — Может, тебя сожрут, зато от скуки не помрешь.

Мысленный образ, как волки пожирают человеческое мясо, привел на ум Мэтью другой вопрос. Он подвинул свою миску к трактирщику.

— Тут две недели назад из Чарльз-Тауна в Фаунт-Роял проезжал магистрат. Его звали Тимон Кингсбери. Он здесь, случайно, не останавливался?

— Не, я его не видел, — ответил Шоукомб, не отрываясь от обжорства.

— Он не доехал до Фаунт-Рояла, — продолжал Мэтью. — Вероятно, он мог бы здесь остановиться, если бы…

— Наверно, и сюда не добрался, — перебил Шоукомб. — Попался ребятам с большой дороги в лиге от Чарльз-Тауна, я так думаю. А может, Одноглазый его поймал. Здесь одинокий путешественник всегда в шаге от Ада.

Мэтью вдумался в эту фразу под звуки барабанящего по крыше дождя. Вода струйками втекала сквозь крышу, лужицами собираясь на досках пола.

— Я не говорил, что он был один, — произнес наконец Мэтью.

Челюсти Шоукомба, кажется, чуть снизили обороты.

— Ты же только его назвал, нет?

— Да, но я не упомянул его клерка.

— Да блин! — Шоукомб грохнул миской по столу. Снова в его глазах засверкала ярость. — Так один он был или нет? И какая, на хрен, разница?

— Он был один, — спокойно ответил Мэтью. — Его клерка накануне вечером свалила болезнь. — Он посмотрел на пламя свечи, на черную нитку дыма, извивающуюся вверх с оранжевого острия. — Но я действительно не думаю, что это имеет значение.

— Действительно. — Шоукомб покосился мрачно на Вудворда. — У этого пацана зуд задавать вопросы, да?

— Он — весьма разумный молодой человек, — ответил Вудворд. — И в нем горит огонь любознательности.

— Ага. — Взгляд Шоукомба снова обратился к Мэтью, и у того возникло отчетливое и весьма неприятное ощущение, словно смотришь в леденящее дуло заряженного и взведенного ружья. — Гляди только, чтобы тебе этот огонек не задули.

Шоукомб еще несколько секунд подержал пронзительный взгляд, потом снова взялся за еду, которую отодвинул Мэтью.

Путешественники, извинившись, встали из-за стола, когда Шоукомб объявил, что сейчас Абнер будет играть на скрипке, чтобы их «поразвлечь». Вудворд давно уже прилагал усилия, чтобы подавить зов телесных отправлений, но природа заговорила повелительно, и он был вынужден надеть пальто, взять фонарь и выйти в непогоду.

Удалившись в отведенную им комнату, где по крыше стучал дождь и коптила единственная свеча, Мэтью услышал, как начала скрипеть скрипка Абнера. Кажется, им все равно исполнят серенаду, хотят они того или нет. Усугубляя ситуацию, Шоукомб начал хлопать в ладоши и подвывать сомнительным контрапунктом. В углу завозилась крыса, которой это явно нравилось не больше, чем Мэтью.

Он сел на соломенный матрас и подумал, удастся ли сегодня заснуть, хотя он и устал с дороги. Учитывая крыс, имеющихся в комнате, и еще двоих вне ее, завывание которых доносилось из камина, задача будет непростая. Мэтью решил, что займется придумыванием и решением каких-нибудь математических задач, естественно, на латыни. Обычно это ему помогало успокоиться в трудных ситуациях.

«Не думаю, что это имеет значение», — сказал он Шоукомбу по поводу того, действительно ли магистрат Кингсбери путешествовал в одиночку. Но самому Мэтью казалось, что это имеет значение. Ехать одному — весьма необычно и, как верно подметил Шоукомб, безрассудно. Магистрат Кингсбери бывал пьян каждый раз, когда Мэтью его видал, и, наверное, алкоголь ослабил его мозги. Но Шоукомб сам сказал, что Кингсбери был один. Он не спросил: «Был ли он один?» или «Кто еще с ним ехал?» Нет, он высказал утверждение: «Человек, путешествующий в одиночку…»

Громкость скрипки достигла ужасающих высот. Мэтью вздохнул и помотал головой от недостойности положения. Зато по крайней мере есть крыша над головой на эту ночь. Выдержит ли эта крыша целую ночь — уже второй вопрос.

И он все еще чуял аромат девушки.

Этот аромат обрушился на Мэтью, как из засады. Он был здесь, в ноздрях или в мозгу, но был.

«Хочешь разок?»

Да, подумал Мэтью. Математические задачи.

«Она зрелая, как инжирный пудинг».