Голос над миром - [41]

На мгновение все оторопели, а затем напряженное молчание сменилось громким смехом, который не утих даже тогда, когда поспешно опустили занавес.

Жертвой этого неприятного квипрокво стал, понятно, Шварц, который отчаянно ругался и требовал «мести, священной мести».

Газеты сейчас же воспользовались «счастливой возможностью». Тут уж я стала козлом отпущения. Пошли слухи, нелепые и злобные, будто я нарочно решила выставить Шварца в невыгодном свете по сравнению с Беуфом и для этого подстроила историю со злополучным мешком.

В газетах появились даже рисунки, изображавшие стройные ноги неудачливой дублерши. Я пыталась убедить Шварца, что совершенно неповинна в случившемся. Но «скандал» уже разразился, и находчивые журналисты изобретали одну сплетню за другой. Мне оставалось лишь молчать и смеяться про себя.

* * *

Во время этого турне я дала концерт в Палм-Биче, который и тридцать, и сорок лет назад был весьма модным морским курортом, известным всем хотя бы по бесчисленным американским фильмам. Тогда его посещали лишь миллионеры, дипломаты, известные деятели мира финансов, искусства, журналистики, кино и еще… знаменитые гангстеры. В лучших гостиницах и виллах, не уступавших в роскоши дворцам из «Тысячи и одной ночи», великосветское общество прожигало жизнь.

Приемы, рауты, балы и праздники собирали не только сильных мира сего, но и элегантнейших дам, до того увешанных драгоценностями, что становилось просто страшно за них, причем нелегко было определить, молоды они или просто молодятся, красивы ли от природы, или это ухищрения косметики, ибо уже тогда в Соединенных Штатах пластическая хирургия творила чудеса.

Весь этот высший свет присутствовал на моем концерте. Очутившись среди «сливок общества», нередко беззастенчиво выставлявших напоказ свое богатство, я почувствовала, что голова идет у меня кругом.

Вспоминаю, что меня как почетного гостя пригласили на непостижимо пышный обед, где вся посуда была из чистого золота.

Из Палм-Бича я направилась на Кубу, в прославленную Гавану, куда в те дни также стекались крупнейшие магнаты со всего света. В Гаване я пробыла неделю, дав несколько концертов. И снова рауты, роскошные званые обеды, ужины, которые я долго не забуду.

* * *

Во время длительного североамериканского турне со мной произошел один курьезный случай.

Из Сан-Франциско я поездом отправилась в Филадельфию, где должна была записать несколько пластинок для фирмы «Виктор», с которой еще пять лет назад заключила контракт. Вместе со мной ехала моя служанка Челия Марриот, уроженка Ирландии. Поезд наш был не обычный, а знаменитый трансатлантический экспресс, пробегавший весь североамериканский континент примерно за три дня. В этом удивительном экспрессе были роскошные спальные вагоны, ресторан, бар, парикмахеры, маникюрши. Мне было отведено весьма удобное спальное купе.

Во время обеда я спросила у официанта, есть ли у них свежие устрицы. Он ответил, что устриц в раковинах нет, но есть превосходный устричный коктейль. Несмотря на уговоры служанки, напомнившей мне, что в Камдене, где находилась главная студия фирмы «Виктор», меня ждет трудное испытание, я с аппетитом выпила какое-то непонятное месиво.

Проснувшись наутро, я почувствовала странное недомогание и неприятный зуд, особенно на лице.

Вскочив с постели и посмотрев в зеркало, я увидела, что лицо у меня распухло и стало красным, как вареный рак. Прощайте, записи на студии в Камдеме! Но все же я не пала духом — с сильной болезнью надо бороться сильнодействующими средствами.

В семь утра, когда экспресс прибыл в Чикаго, где, по расписанию, остановка была довольно продолжительной, я выскочила из вагона, побежала в ближайшую аптеку у самой станции и попросила стакан самого сильного слабительного. Мое желание немедленно было удовлетворено, и я, храбро выпив это достаточно противное лекарство, вернулась в вагон и вновь улеглась в постель.

На следующее утро я прибыла в Филадельфию в поистине ужасном состоянии. Неприятный зуд и краснота прошли, угроза серьезных осложнений миновала, но сильнодействующее лекарство и вынужденная голодовка совершенно меня обессилели.

На вокзале меня встречал один из директоров фирмы «Виктор» — мистер Дэвис, крайне деловитый и предельно пунктуальный, классический пример человека-хронометра. Отвезя меня в отель, он сказал, что прибудет за мной ровно через два часа. Я робко возразила, что хотела бы отдохнуть подольше и тогда наверняка буду «в голосе». Но мистер Дэвис ответил, что в студии все готово и меня уже ждут техники, специалисты, оркестр — словом, целая небольшая армия.

Служанка отговаривала меня ехать, доказывая, что я еще не оправилась от болезни, но я решила довериться всемогущему богу. И вот огромная машина мистера Дэвиса повезла меня в Камдем.

В моем состоянии голос еще мог звучать хорошо и чисто, но где взять крепкое дыхание? Пришлось собрать последние силы и все мое техническое мастерство.

Проверка и запись длились не более не менее, как десять часов подряд.

Поздно вечером, когда я смогла наконец прослушать запись, силы покинули меня, и, голодная, безмерно уставшая, я заплакала навзрыд. И тут же, словно эхом мне, прозвучали дружные аплодисменты. Директор студии, оркестранты, техники, мистер Дэвис так долго и старательно хлопали в ладоши, что тронули меня до глубины души.