Голос над миром - [36]

— Как ты себя чувствуешь, дорогая Тотина?

А я, мнимо больная, спокойно ответила:

— Спасибо, гораздо лучше.

В глубине души я ликовала, торжествуя победу.

Первая репетиция под руководством Гуй состоялась прямо на сцене. Присутствовал и Тосканини, он без конца давал советы Борджоли, Пинца и другим певцам, а меня словно не замечал. Па крайней мере мне так казалось. Я же потихоньку наблюдала за ним.

На предпоследней репетиции мне по ходу действия надо было перейти через знаменитый мост, такой высокий и узкий, что при одном взгляде на него начинала кружиться голова. Я уже собралась ступить на мост, как вдруг почувствовала, что меня берет под локоть чья-то крепкая рука; оборачиваюсь и вижу — боже правый! — сам Тосканини. Смеясь и пошучивая, он помог мне одолеть мост. По окончании сцены я подошла к Тосканини (по долгу вежливости) и сказала ему:

— Дорогой маэстро, вы мне до сих пор ничего не сказали. Прошу вас прослушать меня, я жду ваших замечаний.

Улыбаясь, он посмотрел на меня и ответил:

— В последнем действии к тебе нет никаких претензий. А вот в первом постарайся петь в более быстром темпе. Мы все и так знаем, что ты поешь хорошо, но, ради бога, не любуйся своим голосом и не затягивай пауз, особенно в речитативах.

На генеральной репетиции я думала только о том, как бы петь свободнее и в более ускоренном темпе.

В день премьеры, когда я гримировалась, Тосканини крикнул мне из-за двери:

— Я слушал тебя вчера. Пой, как обычно поешь, ведь вчера ты просто на себя не была похожа.

Он понял, что если ускорить темп, то пропадет весь пафос музыки Беллини, а я стремилась быть верной замыслу композитора, как меня учила Барбара Маркизио.

* * *

Когда истек мой контракт с «Ла Скала», я выехала в Париж, чтобы спеть Джильду в театре «Гранд-Опера».

Меня встретили весьма радушно и отвели номер в «Гранд-отеле».

Я вспомнила неказистую гостиницу в Монтегротто и мою жизнь скромной ученицы Барбары Маркизио.

Когда ко мне в номер постучался работник театра и от имени дирекции весьма любезно осведомился, какую температуру следует поддерживать в моей артистической уборной, он застал меня врасплох и сразу я даже не нашлась что ответить. Я чуть не рассмеялась в лицо этому вежливому господину, который обращался со мной, как с капризной прославленной примадонной.

Сначала в зрительном зале, а затем, по окончании спектакля, у подъезда огромная толпа парижан (мне казалось, что все они сошли с ума) громко скандировала: «То-ти, То-ти, То-ти!» Самых напористых с трудом сдерживали полицейские, которые помогли мне сесть в машину и благополучно добраться до гостиницы.

В такие моменты меня всегда охватывала растерянность, почти страх, но даже теперь, когда я уже не пою, меня трогает это признание и симпатия совсем незнакомых людей.

Из Парижа я вернулась в Милан, где снова пела в «Риголетто» на сцене «Ла Скала». К несчастью, я заболела чем-то вроде дифтерита, и меня заменила Мерседес Капсир.

Выздоровев, я приняла предложение записать для фирмы «Виктор» несколько пластинок. Каким странным показался мне мой голос, когда я впервые услышала запись! Я даже расплакалась, не в силах поверить, что это пою я, Тоти.

* * *

Вскоре я отправилась в первое турне по Австралии. Это путешествие в далекую страну, где мне предстояло выступить в целом ряде спектаклей, оказало впоследствии огромное влияние на всю мою жизнь. Контракт со мной от имени «Вильямсон-Мельба компани» подписал импрессарио мистер Тейт. В состав труппы кроме меня входили Лина Скавицци, Лакоска, Спани, тенора Пиккалуга и Борджоли, баритоны Росси Морелли, Джирардини, Гранфорте и другие певцы. Дирижерами были Поалантонио и Фугаццола.

Мне предстояло петь в «Лючии ди Ламмермур», «Севильском цирюльнике», «Риголетто», «Дон Паскуале», «Сказках Гофмана», «Сомнамбуле».

Отплыли мы из Марселя. Хотя друзья убеждали меня не делать этого, я решила во что бы то ни стало взять с собой моего неразлучного друга Пирипиккио, который после миланского побега никогда со мной не разлучался.

До Порт-Саида все шло хорошо, но там мне ясно и недвусмысленно объяснили, что, несмотря на настойчивые телеграммы мистера Тейта, в Австралии мне не разрешат выйти на берег с моим Пирипиккио. Ввоз в эту страну собак строжайше запрещен. Что было делать? Не могла же я бросить бедного Пирипиккио в Красное море. Я уже хотела отказаться от выступлений и вернуться домой, но затем поняла, что это было бы глупой, ребяческой выходкой.

В конце концов я решила отправить Пирипиккио грузовым пароходом в Геную, где его заберет предупрежденный заранее телеграммой мой дядя Сачердоти.

Должна признаться, расставалась я со своим Пирипиккио с болью в сердце. Вся труппа сочувствовала мне. Впоследствии я узнала, что бедный песик страшно расстроился, ничто не могло его утешить, он объявил своего рода голодовку. Но тут дядю осенила чудесная идея. Он завел одну из моих пластинок, и, услышав мой голос, Пирипиккио сразу ожил и начал есть.

XVIII. В Австралии. Нелли Мельба

На этот раз я действительно могла сказать, что забралась на край света. За исключением эпизода с Пирипиккио плавание наше прошло очень хорошо. Каждый день на пароходе устраивались концерты, веселые пиршества, и я часто пела перед коллегами.