Голос друга - [12]

В полной темноте Делонэ и слуга прошли садом, гудевшим под порывами ветра. Надвигалась гроза. Небо то и дело озарялось мертвенным светом далеких молний. Через калитку вышли на пустырь, где ждала наемная карета с потушенными фонарями. Делонэ бросился в нее. Жиро поставил ему в ноги сундук, захлопнул дверцу.

Откупщик ощупал в карманах кафтана пистолеты. Стиснул в бессильной ярости зубы, закрыл глаза. «О, я вернусь! Вернусь…»

Часом или двумя позже в саду у дома Делонэ замелькали дымные, багровые языки смоляных факелов. Отряд гвардейцев и вооруженных санкюлотов окружил дом. Удары прикладов тяжелых ружей обрушились на дубовые двери.

Патриоты, издавна ненавидевшие откупщика, нетерпеливо ждали, стоя на мраморных ступенях подъезда, когда же наконец полумертвый от страха Жиро справится с замками и засовами, замыкавшими вход в особняк…

Путешествие Делонэ не было продолжительным и удачным.

В сумраке ночи карета мчалась по размытой грозовым ливнем дороге. Делонэ благодарил бога, в которого не верил, пославшего сильную грозу, облегчившую ему возможность незамеченным выбраться из Парижа.

Город остался далеко позади, как вдруг лопнула рессора. Карета на всем ходу завалилась набок. Зазвенели разбитые стекла. Откупщик отделался испугом и ушибом ноги. Он стоял под дождем, кутаясь в плащ, и смотрел на кучера, возившегося у кареты.

— Что делать, сударь? — проговорил тот, безуспешно пытаясь раскурить под дождем трубку. — Проклятая дорога — сплошные ухабы!.. Здесь, за поворотом, — харчевня. И кузнец в ней найдется. Если ваша милость не поскупится, мы сможем выехать на рассвете. Пройдите в харчевню, а я останусь у лошадей.

Делонэ взвалил на плечо сундук и, хромая, поплелся по дороге.

Вскоре блеснул огонек — одинокий, чуть приметный в темноте, наполненной однообразным ропотом дождя, журчанием невидимых ручьев. Делонэ остановился, опустил свою нелегкую ношу прямо в дорожную грязь. Стоял, смотрел — не на огонек, мерцавший перед ним, а в ту сторону, где за черной завесой ночи и дождя был Париж.

«…На первой же сухой осине повесь разбойника…» Эта фраза из книги Тибо неожиданно пришла ему сейчас на ум. И страх охватил его, леденящий душу страх, от которого он готов был завыть на темной пустынной дороге. Подхватив сундук, спотыкаясь на каждом шагу, он кинулся к харчевне, словно кто-то гнался за ним.

Через несколько минут беглец сидел у очага, в котором жарко пылал сухой хворост. Плащ откупщика дымился у огня. Содрогаясь от озноба, он нетерпеливо смотрел, как сонная хозяйка подогревала дешевое вино, жарила сало, — все, что он мог получить в это голодное время. Хозяин с сыном пошли к карете.

Вино согрело Делонэ. Жизнь стала казаться ему не такой безнадежно мрачной и страшной, как недавно на дороге, под дождем, у разбитой кареты. Он укорял себя за минуты душевной слабости. День, два — и он ступит на гостеприимную землю Англии. И все, что составляло смысл его жизни, что казалось ему там, на дороге, безвозвратно утраченным, снова будет в его цепких, жадных руках. Сила денег безгранична!

Пододвинув скамью ближе к огню, он вытянулся на ней, задремал.

Дождь то вроде бы затихал, то сильнее бил в маленькое оконце.

Вдруг Делонэ вскочил, прислушался… Стук копыт, голоса, звон оружия. Огни факелов мелькнули за окном. И в ту же минуту комната наполнилась промокшими до нитки, забрызганными грязью людьми, вооруженными пиками и ружьями.

Делонэ отступил в темный угол. Под плащом он держал пистолеты.

Молоденький командир отряда, опоясанный трехцветным шарфом, — в нем Делонэ узнал цирюльника с соседней улицы, известного смутьяна и озорника, — обнажил шпагу, шагнул вперед.

— Именем республики, ты арестован, Делонэ! — крикнул он радостно и звонко.

Странно, но в эту минуту откупщик не испытывал страха. Спокойно, даже чуть презрительно смотрел он на суровые лица гвардейцев, на дула ружей и наконечники пик, направленные ему в грудь.

Значит ли это, что он проиграл игру? Ну нет, он еще посмотрит, бессильна ли власть всемогущих денег над грубыми душами этих голодных санкюлотов!

Распахнув плащ, он бросил на стол один пистолет, потом другой…

Дождь усилился. Отряд и арестованный дожидались утра, чтобы вернуться в Париж.

Делонэ неподвижно сидел за столом, скрестив руки на груди. Он терпеливо ждал удобной минуты, чтобы шепнуть командиру отряда два слова. Можно даже ничего не говорить — просто потрясти над ухом этого нахального молокососа мешочком со звонкими монетами…

Командир дремал на стуле у очага. Гвардейцы расположились на скамьях.

Один из них, известный в отряде под кличкой Мушкет, сказал, обращаясь к командиру:

— Я видел в сундуке арестованного книги. Разреши посмотреть их.

Тот, не открывая глаз, кивнул головой.

Член якобинского клуба Мушкет, до того как взяться за оружие, чтобы защищать революцию, был наборщиком в типографии. Книгу он любил и уважал. Открыв сундук Делонэ, он достал и принес к огню стопку книг. Лица гвардейцев, освещенные красными отблесками очага, склонились над ними.

— Не по-нашему написано, — разочарованно сказал один.

— Это латынь, поповский язык! — объяснил Мушкет.

Несколько книг полетело в сторону. Шумный успех имели книги с прекрасными, но очень уж непристойными гравюрами.