Голос булата - [54]

Паренек повесил ладью так, чтоб она была между бредущей к полоцким стенам ратью и пылающим светилом, теперь можно было и ниже спуститься, потому как на солнце смотреть никто не будет, а значит и корабль небесный не разглядит.

Полоцк высился стенами на юго-западе, на самом берегу реки. Со своего места Микулка видел, что на стенах полно народу, спешно готовятся к обороне, завидев наступающую рать. Повсюду берега заросли густым лесом и паренек решил упрятать среди деревьев чудо-ладью, а самому выехать к Владимировым воеводам на коне. Прав Кладенец, незачем им всех секретов ведать.

Микулка дал кораблю ход и он круто накренясь заскользил к ближайшему лесу, оставляя под щербатым днищем княжье воинство. Скоро хмурая тень вековых деревьев поглотила путника вместе с чудесным кораблем, сухо зашуршавшим бортами о растопыренные ветви. Ладья ухнулась с небес посреди огромной мелководной лужи, поросшей тиной и болотной травой, разбрызгала густую грязь сочным шлепком днища. Конь недовольно заржал, еле устояв на ногах.

– Тихо, тихо, лошадка моя… – потрепал его по гриве Микулка. – Давай выбираться отседова.

Он скинул сходню и вывел Ветерка за узду.

– Хорошо, что в лужу угодили. – заметил Голос. – И за десять годов не сыщется дурень, который в сию хлябь полезет.

– Один сыскался… – залезая в седло молвил паренек.

– Правильно! Себя поругать никогда не вредно. Ежели человек сам узрел, что он дурень, значит еще есть надежда, что поумнеет.

Паренек не ответил, привык к вечному бурчанию странного своего спутника, ударил коня пятками и тот спотыкаясь побрел по бабки в грязи туда, где двигалось на приступ княжеское войско.

Он выехал из лесу чуть ли не в самую гущу новгородской рати, расправил плечи, сел в седле ровнее, чтоб солидней казаться. На него сразу обратили внимание, но вовсе не так, как ему хотелось бы.

– Это что за чудо лесное? – рассмеялся молодой конный воин увидев чумазого паренька на ярмовом коне.

– Да видать это с Полоцка супратив нас рать выслали. – чуть не покатились со смеху остановившиеся на дивное зрелище ратники. – Экое и впрямь диво!

– Чего скалитесь? – как можно более грозно осведомился Микулка.

– Да оно еще и говорящее! – с неприкрытым изумлением воскликнул толстый лучник в дорогом доспехе.

Эта шутка явно понравилась и народ залился дружным гоготом, хлопая себя по коленям в безудержном веселье. У них со смеху даже слезы на глазах выступили, а лица так покраснели, что от них было в пору огонб разжигать. Микулка помрачнел и слез с коня.

– Да вы чай веселушных грибов обожрамшись… – с видом знатока спокойно процедил он. – Как от смеху отойдете, покажите где найти Владимира-князя.

Веселье мигом прекратилось, слышно стало, как вскрикивают скрипом повозки и как плещется вода в реке. Молодой воин, тот что заметил Микулку первым, соскочил с коня и вплотную подошел к пареньку.

– Не шибко ты важная птица, чтоб сразу к князю… – медленно произнес он.

– Во-во! – подхватили остальные. – Для начала помойся и кобылу свою отмой. Али это конь?

От подступивших слез обиды у Микулки в носу защекотало.

– Вам что ли ведать, кто важен для князя, а кто нет? – дрогнувшим голосом спросил он. – Может у меня к нему важная грамота?

– Да уж куда важнее… По тебе видать, что князь без тебя дня прожить не сможет. Как звать?

– Микула. Я из Таврики сюда приехал, а родом из деревни под Киевом.

– Из Таврики, говоришь… Странный ты. Ладно. Я Извек. Меня князь поставил молодняк в дружину отбирать. А ты, чай для того и приехал?

– Может и за тем. Да только у меня для князя важное сообщение.

– Говори мне. Я ему передам.

– А откель мне знать, что ты тот, кем себя рядишь? – сжал губы Микулка.

– Не много ли в тебе, отрок, гордости? – оглядывая паренька с головы до ног спросил Извек.

– А сколько есть, вся моя, но с князем или с воеводами его мне увидиться надобно.

– Да гнать его в шею! – посоветовал толстяк. – Стоим рядом с ним, только позоримся. Сопляк…

Тут уж Микулка не выдержал. Всякое он в уме перебирал, пока думал об этой встрече, ожидал и насмешек, и оскорблений, знал что в шею могут погнать, да только наяву все иначе ощутилось. Резче и больнее. Он исподлобья взглянул на обидчика и не желая начинать драку первым, сухо сказал:

– Это я-то сопляк? Свинья ты жирная…

Он даже повернулся к ратникам спиной, чтоб во всей красе показать свое пренебрежение. Толстяк бросился на паренька как из катапульты, на бегу занося для удара громоздкий кулак. Да только Микулка уже навидался среди печенегов эдаких удалых бойцов, не поворачивая головы скосил рассеянный взор, повел плечом, пропуская мимо себя четыре пуда стремительной плоти и подставил ногу. Толстяк грохнулся оземь с такой силой, что с доспеха посрывало с десяток булатных чешуек, зарылся носом в раскисшую грязь чуть ли не по уши.

– Говорю же, что свинья… – подходя к коню пожал плечами паренек. – А свинья грязь и в пустыне сыщет.

Извек жестом остановил остальных ратников, которые чуть не рычали от желания надавать по ушам наглому отроку. Но один из них сдерживаться не стал, сорвал с перевязи меч и не вытягивая из ножен замахнулся на Микулку словно дубиной. Паренек отступил на шаг, раскрутился волчком, как Зарян учил, и со всего раскрута угадал нападавшему локтем в подбородок до того, как тот успел меч опустить. От обиды и злости Микулка силу не расчитал, удар вышел очень уж резким, вышиб у обидчика сопли из носа шага на три. Ратник мигом ухнулся на землю как полено с телеги, даже не дернулся, меч отлетел аж до самого леса.