Голос булата - [4]

А что русским быть? Стыдоба одна! Родился бы ромеем, кто бы стал байстрюком кликать? Микулка вздохнул и захрустел по насту к ближайшим кустам, справить малую нужду.

Вернувшись в сени он сыскал короб с инструментом, достал неказистый плотницкий нож, тут же подобрал пару баклуш, если одну испортит, и вышел из избы строгать ложку. Мороз отступал, погоняемый золотистыми кнутами Ярила, с крыши капала талая вода, пробивая в насте неопрятные дырки, через которые видна была молодая трава. Странное место Таврика! Где это видано, чтоб снег на зеленую траву падал?

Слева, в едва размытой дали между деревьями, серебрилось залитое светом море. Микулка столько воды отродясь не видывал, слышал только рассказы старших, но и те сами не видывали, довольствовались байками купцов и воинов. Да и рассказы то были о морях студеных, северных… А это теплое, своим светом глаз радует, наполнено движением и не броской, но напористой силой.

Море дышало спокойно, не шипело издали пенным прибоем, но голос свой подавало, сплетая его с голосом леса. Это пели свои утренние песни морянки, нежась на скалах в не злых, пока, лучах солнца. Микулка все силился их разглядеть, небось разнятся с днепровскими берегинями, но хоть и острый у него глаз, не углядел, мешала лохматая стена леса. Зато в прозрачной зыбкой дали, рассекали упругие волны два морских змея, играли, высовывали из воды длинные шеи. Зрелище было завораживающее, Микулка даже на цыпочки стал, чтоб разглядеть получше переливающуюся на солнце радужную шкуру гигантов. Змеи сплелись в необузданном, диком танце и скрылись в темных глубинах. Паренек почесал затылок и уселся за работу.

Первая ложка вышла на удивление ладной. Гладкий липовый черпачок, гнутая плоская ручка. Микулка не удержался и вырезал посреди ручки Родово колесо о шести спицах. Хорошо. Деду понравится. Ложка готова, а руки еще работы просят, никак не привыкли без дела быть. Паренек взял вторую баклушу, повертел в руках, примеряясь, и сделал первый надрез.

Покончив с работой, Микулка вернулся в избу и чуть не подавился слюной от веявшего из печи съестного духа. Дед Зарян вовсю хозяйничал у стола, ломая хлеб, расставляя чашки. Судя по запаху, в доме водилась не только каша, но и мясо, булькавшее в одном из горшков с ароматной юшкой.

– Ну что, путешественник, – улыбнулся дед Зарян, – небось очухался уже? Гляжу из окна, а он ложки строгает… Чай десяток настрогал, никак не меньше!

– Пару.

– Кхе… Пару. А я уж думал, поедем на рынок к ромеям торговать. – в глазах старика так и прыгали веселые искры.

– А далеко ромеи? – навострил уши Микулка.

– Недалече. Верстах в двадцати на закат Херсонес, там те самые ромеи и есть.

– А Вы их видали?

– Приходилось… А тебе что за интерес?

– Так я к ромеям и шел! Чего бы меня лешак через всю Русь погнал без цели?

– А… Так ты, значить, с целью… Понятно. Небось за море собрался? Оно и понятно, с грязной-то Руси.

– Ну да. Новую жизнь начну, я молодой, мне не поздно!

– Оно, конечно, верно. Одно жаль. Знал бы я о твоей великой цели, так не палил бы твое тряпье.

Микулкино сердце на миг замерло от нехорошего предчувствия.

– Так Вы же мне портки сами дали! – обижено надул губы паренек.

– Я отдал, я и заберу. Вон, Ярило как разыгрался, если бегом, так двадцать верст пролетят, не заметишь. Еще и упаришься. А там тебя ромеи оденут в белые покрова, они их туниками кличут. Они ведь тебя ждут не дождутся. Все смотрят на восход и думают, где же наш Микулка? Не замерз ли, сыт ли? Только о тебе и думают. Да ты им не нужнее, чем змеям обувка! У них своих ртов хватает.

– Врете Вы все, дед Зарян. – обиделся Микулка. – Ежели б я сам не слыхивал людей из-за моря, я бы по молодости поверил. Да только я не такой дурак. Вон Родомир собрал себе дружину и пешим ходом ушел на закат. Долго ли, коротко ль, а пришли они в земли немецкие, кто жив остался, конечно. Родомир слал гонцов в Киев, так они через нас шли, рассказывали про всех. Кто купцом стал, кто шлосарем, замочных мастерских хозяином, а сам Родомир главным дружинником при ихнем князе. Чем не жизнь! Это ведь не поле пахать, и не рыбу в Днепре ловить. Знай себе командуй, да деньгами карман набивай.

– А большая у Родомира была дружина?

– Сотню копий собрал, чай не маленькая.

– Не княжья, но с такой и не срамно за море сходить, правда. Один значит купцом стал, другой шлосарем, Родомир-предводитель, ясное дело устроился. А остальные?

– Ну… Откель мне знать. Часть наверное в лесах загинула. А остальные делают, что хотят.

– Кхе… Кхе… Ну да! Хочешь, я тебе скажу, чем остальные заняты? Кто камень ломит для замков, а кто в войске в первых рядах против железных рыцарей бьется. И уж не по доброй воле!

Микулка побледнел.

– Да что Вы меня стращаете! Всяк сам себе хозяин. Не может там быть хуже, чем у нас. Хуже просто некуда. Кривичи бьются с радимичами, те с вятичами, поляки жмут кривичей, печенеги всем житья не дают, с голодухи целые деревни мрут. Вам ли не знать!

– Ведаю… И больно мне. За Русь больно, за русичей. Да вот только скажу я тебе вот что, а там сам думай, как поступить. Чужак, он и за морем чужак. Где ты видал, что бы чужаки в чести были?