Голограмма для короля - [5]

Придержал саудовцам дверь — ни один не поблагодарил. Пошел за ними. Фонтан необъяснимо и аритмично плевался водою в воздух.

Алан сел за кованый столик в вестибюле. Появился официант. Алан заказал кофе.

Поблизости сидели двое, черный и белый, в одинаковых белых дишдантах. Путеводитель сообщал, что в Саудовской Аравии цветет явный, даже откровенный расизм, — и однако же. Пусть не доказательство гармонии общества, но все-таки. Алан не припоминал случая, когда обычай или максима из путеводителя подтверждались бы на практике. Описывать культурные нормы — все равно что о дорожных пробках докладывать. Не успел обнародовать, они уже устарели.

А теперь рядом кто-то возник. Алан поднял голову и узрел щекастого человека с очень тонкой белой сигаретой. Человек поднял ладонь, будто помахать хотел. Алан в замешательстве помахал.

— Алан? Вы Алан Клей?

— Ну да.

Человек потушил сигарету в стеклянной пепельнице и протянул Алану руку. Пальцы длинные и тонкие, мягкие, как будто замшевые.

— Вы шофер? — спросил Алан.

— Шофер, гид, герой. Юзеф, — ответил человек.

Алан поднялся. Юзеф был коренаст, в кремовой дишдаше смахивал на пингвина. Молодой, немногим старше Кит. Лицо круглое, гладкое, с подростковой тенью усов.

— Кофе пьете?

— Да.

— Хотите допить?

— Нет, нормально.

— Хорошо. Тогда пошли.

Они вышли из отеля. Жара набросилась хищно, как живая.

— Сюда, — сказал Юзеф, и они заспешили по тесной стоянке к древнему грязно-бурому «шеви-каприс». — Вот она, любовь моя, — сказал Юзеф, предъявляя «шеви» Алану, точно фокусник — букет пластмассовых цветов.

Ну и рыдван.

— Готовы? Багажа нет?

У Алана не было. Раньше таскал портфель, блокноты, но в заметки с совещаний ни разу не заглянул. Теперь ничего не записывал и в этом черпал силу. Человека, который не записывает, люди подозревают в великой остроте ума.

Алан открыл заднюю дверь.

— Да нет, — сказал Юзеф, — я же на вас не работаю. Садитесь вперед.

Алан послушался. Сиденье дохнуло облачком пыли.

— Вы уверены, что мы на ней доедем? — спросил Алан.

— Я постоянно мотаюсь в Эр-Рияд, — ответил Юзеф. — Ни разу не сломалась.

Юзеф сел и повернул зажигание. Мотор помалкивал.

— Ой, погодите, — сказал Юзеф, вылез, открыл капот и за ним пропал. Потом закрыл капот, снова сел и завел машину. Та очнулась, расчихалась — словно прошлое заговорило.

— Мотор барахлит? — спросил Алан.

— Да нет. Я его отрубил, когда в отель пошел. Чтоб не подложили чего.

— В смысле бомбу? — спросил Алан.

— Не террористы, — сказал Юзеф. — Тут просто один мужик считает, что я сплю с его женой.

Юзеф включил заднюю передачу, и машина попятилась.

— Кажется, хочет меня убить, — прибавил он. — Ну, поехали.

Они удалялись от стоянки. На выезде миновали «хаммер» пустынного окраса — на крыше торчал пулемет. Рядом в шезлонге сидел солдат-саудовец — мочил ноги в надувной ванне.

— То есть эта машина может взорваться?

— Да нет, сейчас не взорвется. Я проверил. Вы же видели.

— Вы серьезно? Вас хотят убить?

— Не исключено, — сказал Юзеф и свернул на центральное шоссе вдоль Красного моря. — Но пока не убьют, наверняка не скажешь, верно?

— Я час прождал водителя, у которого могут взорвать машину.

— Да нет, — сказал Юзеф, уже отвлекшись. Пытался включить айпод — старой модели, — торчавший в подстаканнике между сиденьями. У айпода не заладились шуры-муры с автомагнитолой. — Вы не волнуйтесь. Вряд ли он умеет бомбы закладывать. Он не крутой. Богатый просто. Ему пришлось бы нанимать кого-нибудь.

Алан глядел на юнца, пока до того не дошло: богатый человек вполне способен кого-нибудь нанять, чтоб заложили бомбу в машину тому, кто спит с его женой.

— Ё-о-опть. — Юзеф развернулся к Алану: — Теперь вы меня напугали.

Может, открыть дверь и выпасть? Все разумнее, чем ехать дальше в таком обществе.

Юзеф между тем из белой пачки вынул тонкую сигарету и закурил, щурясь на дорогу. Они проезжали шеренгу громадных скульптур леденцовых расцветок.

— Кошмар, да? — сказал Юзеф. Глубоко затянулся, и страх перед наймитами его, очевидно, отпустил. — Итак, Алан. Откуда вы?

Эта искушенность оказалась заразительна, и Алан тоже перестал нервничать. Пингвинья фигура, тонкие сигареты, «шеви-каприс» — зачем такие люди наемному убийце?

— Из Бостона, — сказал Алан.

— Бостон. Бостон. — Юзеф побарабанил по рулю. — Я был в Алабаме. Год в колледже.

Вопреки голосу рассудка, Алан продолжал беседу с этим психом:

— Вы учились в Алабаме? Почему в Алабаме?

— В смысле, я там единственный араб на несколько тысяч миль? Получил годичную стипендию. В Бирмингеме. На Бостон совсем не похоже, наверно?

Алан любил Бирмингем, о чем и сообщил. У него друзья в Бирмингеме.

Юзеф улыбнулся:

— Эта статуя большая, Вулкан,[6] а? Ужас.

— Не то слово. Очень ее люблю, — сказал Алан.

Алабама объясняла, откуда у Юзефа этот американский английский. Говорил почти без саудовского акцента. Сандалии ручного плетения, солнечные очки «оукли».

Они мчались по Джидде, и все вокруг было как новенькое — похоже на Лос-Анджелес. Лос-Анджелес в парандже, как-то сказала Энджи Хили. Когда-то вместе работали в «Треке».[7] Алан по ней скучал. Еще одна его мертвая женщина. Очень их много — подруг, обернувшихся старыми друзьями, затем