Голодомор: скрытый Холокост - [4]

Артель представляла собой группу людей, занимавшихся одним ремеслом и объединённых в кооператив по производству конкретной продукции. Сельскохозяйственные артели состояли из крестьян, решивших объединить свои земельные участки, инвентарь, лошадей и совместно заниматься выращиванием урожая. Их работа оплачивалась в зависимости от вложенного в общее дело труда. Каждый член артели имел право содержать собственный дом, корову, овец, коз, свиней и домашнюю птицу. Во время полной коллективизации в Советском Союзе артель стала прообразом того, что сегодня известно как коллективное хозяйство.

Сельскохозяйственные общины, которые по коммунистической теории представлялись наивысшей формой организации внегородской жизни и труда, начали возникать во время периода Военного коммунизма (в годы Гражданской войны 1918–1921 гг.). Обычно они организовывались на территории бывшей помещичьей усадьбы. Сельскохозяйственные общины (коммуны) имели в своей основе не только коллективное ведение хозяйства, но и обобществление всех сторон жизни, в том числе общих домов, столовых, детских садов и яслей и т. д. Члены этих коммун были лишены права на частную собственность, за исключением самых необходимых личных вещей. Коммуны получали большую поддержку со стороны Коммунистической партии и правительства, но, тем не менее, они были обречены на неудачу. Они или распускались, или, что имело место в большинстве случаев, преобразовывались в государственные хозяйства — совхозы.

Совхоз представлял собой государственное предприятие с привлечением наемных рабочих, получавших регулярную зарплату. Сельскохозяйственные рабочие, занятые на таком предприятии, не были крестьянами в полном смысле этого слова. Они были лишены права голоса при распределении дохода от продажи произведённой продукции и участия в вопросах управления.

Все эти коллективные хозяйства организовывались на добровольной основе, исключавшей какое-либо давление. На самом деле, крестьяне часто становились свидетелями краха этого вида хозяйства и смеялись над попытками коллективизации. Зачем же правительству было повторять свои ошибки? Но их смех оказался преждевременным.

Где-то в конце декабря 1929 года, когда слухи о принудительной коллективизации стали реальностью, в наше село прибыли какие-то люди. Мы вскоре узнали, что они являлись официальными представителями Коммунистической партии и Советского правительства. Они имели поручение организовать в нашем селе колхоз.

Эту группу из десяти человек возглавлял «двадцатипятитысячник». Остальные именовались агитаторами. Эти названия были непривычными для нашего слуха, но понадобилось совсем немного времени, чтобы мы поняли их значения.

Для выполнения всеобщей коллективизации ЦК Коммунистической партии призвал двадцать пять тысяч наиболее активных и преданных своих членов по всей стране. Поэтому этих коммунистов стали называть «двадцати пяти тысячниками». Мы упростили это название до «тысячников». После короткого инструктажа по методам коллективизации эти «тысячники» были направлены по разным регионам. Для обеспечения эффективности в их работе им давались практически неограниченные полномочия. Они подчинялись непосредственно ЦК Коммунистической партии Украины.

Каждый «тысячник» сопровождался группой агитаторов. Они выбирались в каждом районе из числа коммунистов или комсомольцев.

«Тысячник» и его агитаторы были людьми, прожившими свою жизнь в городах — профессора, учителя и заводские рабочие. Когда они приехали в наше село, то некоторые из них пытались завязать разговоры с мимо проходящими селянами. Другие просто прогуливались по округе, с любопытством разглядывая всё и всех, словно они раньше никогда не видели деревни и её жителей.

Их внешний вид забавлял нас. Незагорелые, бледные лица и городская одежда никак не вязалась с деревенской средой. Осторожно ступая, стараясь не испачкать свои начищенные ботинки, они выглядели настоящими пришельцами среди нас.

Хотя они демонстрировали интерес и энтузиазм к их новому окружению, им не удалось скрыть презрение к деревенской жизни. Селяне посмеивались над «городскими», и спустя несколько дней эти незнакомцы стали «героями» многих забавных историй.

Нашего «тысячника» звали Цейтлин, точнее — товарищ Цейтлин. Хотя он пробыл в нашем селе несколько месяцев, мы так и не узнали его полного имени. Товарищ Цейтлин являлся для нас скорее олицетворением режима, чем просто человеком. Нам стало известно, что он прибыл из Киева, и что он вступил в партию ещё до революции. Хотя его прежняя профессия осталась для нас загадкой, было ясно, что он мало разбирался в вопросах сельского хозяйства. Никто не мог определить его национальность. Он немного говорил по-украински, но было очевидно, что он не из наших краев.

Товарищ Цейтин был небольшого роста с огромной головой на узких плечах. Мы никогда не видели его улыбающимся. Казалось, что он всегда поглощён в какие-то проблемы. Он редко разговаривал, а когда и говорил, то только официально и партийными штампами. Лишь иногда он здоровался с селянами, да и то небрежно.

Все партийные и государственные представители, прибывшие в наше село, имели разные виды оружия, обычно скрытое от посторонних глаз. Но товарищ Цейтлин, очевидно, не догадывался о своей популярности в нашем селе и всегда открыто носил наган на поясе. Без всякого промедления он вступил во власть. С первого же дня своего прибытия он начал обходить хату за хатой. Эти визиты породили много историй. Один забавный случай был особенно популярен: рассказывали, что при осмотре крестьянской конюшни кобыла махнула хвостом и оставила на его лице следы навоза. «Фу, проклятая корова!» — прорычал он сердито и пнул кобылу ногой. Кобыла ответила тем же, и крестьянину пришлось помочь товарищу Цейтлину подняться на ноги.