Голод - [25]

- Я не знаю. Как хочешь... Давай...

Но я уже справилась с собою. Весело и громко отвечаю:

- Не стоит! Рассердится. А потом... потом он ведь тоже голодный.

8 августа.

На сегодня от вчерашней посылки не осталось и кусочка. Но сегодня опять повезло.

Хлеба по карточкам не давали почти с половины июля. Все нет, нет и нет. А сегодня папа получил сразу за все дни.

Входит с большим мешком за плечами и весь сияет:

- Радуйтесь, радуйтесь, ребятки, хлеба несу за все дни. Ох, устал даже тащивши...

И Боря и я кричим в один голос:

- Сколько, сколько?

- 18 фунтов на всех.

- А нам-то, нам-то сколько?

- Вам 8 фунтов и мне 10.

Вот счастье-то ему - 10 фунтов одному, а нам на двоих 8, и лишние полфунта у него...

Но живо собираю обед. Села и заулыбалась. В руках нож, а на столе передо мной - целый хлебище. И у папы в руках нож. Тоже перед ним хлебище, и папа улыбается ему. Взглянула на Бориса и тот улыбается, потирает ручки и бормочет:

- Поедим хлебца-то сейчас, поедим!

И вдруг замечаю, что в папином хлебище что-то маловато для 10 фунтов. С наслаждением режу свой хлеб и спрашиваю папу:

- Папочка, что-то у вас больно мало? Тут нет десяти фунтов.

Он говорит с улыбкой, совсем как у Бори:

- Да я, дурень этакий, получил хлеб и крепился, крепился, а потом и с'ел фунта с два еще на заводе.

У Бориса тоже вырывается с визгом:

- Ох, и мы сейчас поедим, поедим!..

Папа отрезал себе такой толстый кусок, что я даже залюбовалась. Прямо приятно сделалось, когда вспомнила, какие тоненькие ломтики он отрезал раньше. Господи, если бы всегда так!.. Папа бы не был тогда эгоистом. Хорошо бы было как!

А он жует свой толстый кусок беззубым ртом и говорит с ласковой улыбкой:

- Вот что, ребятки...

Мы оба перебиваем:

- А что, что такое, папочка?

- Да вот что. Вы уж сегодня не жалейте, до сыта ешьте. А завтра-то уж распределяйте. К утру кусочек, и к вечеру кусочек. Вот как я.

- Ммда, ммда, ммда...

За несчастной похлебкой с'ели с Борисом фунта по два хлеба. После обеда папа на радостях посылает в чайную. Против обыкновения нужно взять по две порции чаю и по две конфетки... Ведь хлеба много, и можно много пить чаю...

За чаем измерила глазами папин кусок и свой. Наш уже совсем маленький. Ласкаю его глазами, и хочется еще есть.

С уверенным видом говорю Борису:

- Ну, как, больше не хочешь? Я думаю, на завтра оставим? Да, Боря?

Но Боря говорит:

- Нет, Феечка, еще по маленькому, маленькому кусочку. Мы вкусную тюрьку устроим в стакане. В тюрьке-то меньше хлеба пойдет. Верно, давай, Фея!..

А Фее только того и надо.

- Ну, ладно, что уж с тобой делать; давай, давай...

Режу хлеб. Фу, фу, хотела отрезать по маленькому, а вышло опять по толстому, толстому куску! И всего-то у нас осталось фунта три. Жаль-то как!

Верчу с сожалением свой кусок в руке, а Борису говорю небрежно:

- Ну, уж если есть, так есть, а жалеть нечего. Правда, Борис?

- Ммда, ммда, Фея, правда...

Папа тщательно завернул свой хлеб в бумагу. Встал и говорит:

- Слава тебе, Господи, сытехонек сегодня.

А следом встаем и мы. Показываю Борису на свой живот и говорю с улыбкой во все лицо:

- Борь, у тебя тут полно? Сыт, наверное?..

- Ой, Феечка, сыт... А знаешь, нижняя-то корочка вкусная. Смотри, какая поджаристая.

- Ах ты, плут, этакий! Ну, ладно, давай нижнюю корочку, а теперь все-таки уберем, а то все с'едим.

- Да, да, Феечка, надо убрать.

Папа отяжелел совсем. Не раздеваясь, не сняв даже сапог, лежит на кровати, курит трубку и читает газету. Нет-нет, и взглянет на нас поверх очков, и улыбнется ласково. Мы с Борисом забились в уголок. Без умолку трещим о маме и смеемся от сытости. Через полчаса, час вдруг чувствую, что опять голодна, страшно голодна. Сказать об этом Борису? - нехорошо. Папа завтра даст нотацию. "Вот, - скажет, - большая, не могла удержаться. Хоть бы Борис, - ему простительно"...

Решила, что Борису не скажу и не буду есть хлеба, а только пойду взгляну на кусок в шкафу.

Встала. Нарочно зевнула и иду. А Борис сразу:

- Ты куда?

- Сиди здесь, я сейчас приду.

Смотрит лукаво, улыбается и говорит:

- Ишь, какая, и я пойду.

- Ах, ты дрянь мальчишка! Не проведешь. Ну, ладно, пойдем. Еще по кусочку.

Отрезала и говорю:

- Борь, а Борь, ну и дураки мы с тобою! Весь хлеб с'едим.

- Ой, нет, Феечка, я думаю, что мы очень умные.

И еще лукавее поглядывает на меня.

- Ах, ты, поросенок этакий! Пойдем скорее спать, а-то все с'едим.

- Пойдем, Феечка.

Борька захватил хлеб зубами и странно-лихорадочно заторопился. Раздевается, а хлеб все не выпускает из зубов. Спрашиваю его с удивлением:

- Ты чего так торопишься?

- А знаешь, Феюшенька, я буду в постели лежать и есть хлеб. Правда, ведь хорошо? Лежишь и ешь, а он тебе прямо в горло идет.

Оба забрались под одеяло. Лежим и шепчемся. Хлеб откусываем маленькими кусочками. И вдруг замечаю, что Борис спит, а в руке у него недоеденный кусочек.

Доела и его кусочек. Уже стала засыпать, когда в другом углу заворочался, закряхтел папа. Приоткрыла засыпающий глаз, а папа, в одном белье, пробирается куда-то бесшумно... Господи, да куда же это он? Стало страшно.

И вдруг через открытую дверь вижу, что в столовой он направляется прямо к шкафу. Босые ноги шлепают. Ага! Скрипнула дверь шкафа... Ах, в тишине зазвенел уроненный нож. И за звоном в тишине раздалось: