Голод Рехи - [191]

— Присоединяйся к нам, брат.

Жвала сомкнулись, и армию культа пополнила очередная оболочка. Рехи с ужасом взирал на благоговейно замершую толпу, которая наслаждалась сладкой иллюзией, лживо сотканной из воспоминаний прошлых эпох.

Тогда лиловый жрец и правда благословлял на битву военачальников и утешал скорбящих. Рехи видел это урывками в снах. Еще когда город не взяли в кольцо осады, лиловый жрецс печальной тревогой говорил слова молитв. Саат в точности повторял, а его настоящие действия видел только Рехи. Черные линии не подчинялись ему, зато не наводили морок. Но от бессилия делалось еще хуже. Рехи отводил взгляд и сдавливал подлокотники, ожесточенно думая: «Напасть бы. Сожрать его. Но я уже пытался. Пытался и проиграл».

Саат действовал прилюдно и безнаказанно. Только на одной церемонии через несколько дней или недель почти произошла катастрофа: кто-то из собравшихся прорвался взором сквозь иллюзии черных линий. Толпа просителей радостно замирала, наивно полагая, что вступление в члены культа — это лучшая доля для выбранного Саатом счастливчика. Кто-то открыто завидовал, кто-то просил принять их сыновей и дочерей. Рехи старался не вслушиваться, он видел, как несчастные глупцы ведут на убой собственных детей. Видел и ужасался, что Лойэ могла бы так же отдать их Натта. Если бы не Санара. Если бы не… полукровки. Рехи встрепенулся, когда негромкий шепот завороженной толпы прорезал обескураженный вопль:

— Эй, люди, эльфы! Вы не видите, что творится? Не видите, что он делает? Люди! Эльфы! Посмотрите! Вы… Вы не видите?!

Саат изменился в лице, жвала убрались от головы очередной жертвы, но толпа не заметила страшный облик. Случайный крик не вытащил их из обволакивающей лжи.

— Нечестивец! — прошипел Саат, выходя вперед и указывая на несчастного: — Полукровка! Людоед! Убить его!

Толпа разом обернулась, и против нее остался один-единственный прижатый к стене парнишка. Между ним и Рехи пролегло целое море людского негодования, разлитое кровожадным монстром, который все не унимался:

— Разве вы не видите? Смотрите на меня! С нами Страж! Он исцеляет, он спасает!

— Я… Я не…

— Молчать! — и Рехи опутали черные линии, усаживая на трон и запечатывая рот. Но никто, разумеется, не заметил пленения Стража.

Черные линии вздыбились над толпой, как огромная шапка извержения над кратером огненной горы. И гнев обрушился жалящей лавой на случайного парня-полукровку, посмевшего увидеть правду. Эльфы и люди, повалив на землю, топтали и раздирали его, впивались зубами, царапали ногтями, кололи кинжалами. И каждый верил, что творит благое дело.

— Видишь, — глумливо ухмыльнулся Саат, обращаясь к Рехи. — Им не нужна свобода воли. Им нужен приказ. Ты видишь, отродье? Они все в моей власти. Неважно, проведен над ними ритуал или нет.

Рехи попытался промычать что-то в ответ, но черные линии глубже впились в края губ, как удила в пасть ящера. Ужас объял Рехи, но не от боли, не от крови на щеках. А от обиды на всех, от ничтожности этого мира доверчивых, доведенных до отчаяния скитальцев.

«Ларт оказался хитрее, он сбежал, когда еще было возможно», — подумал Рехи, с болью вспоминая все рассказы друга о его годах в Бастионе и последующем рабстве у эльфоедов. Он пережил многое, но, очевидно, так и не узнал самую темную тайну вечного града. Зато правильно опасался этого рассадника безумия, правильно не желал вести туда. Лучше бы уж упрямый друг дотащил пинками и угрозами до Забытой Цитадели. Там бы Сумеречный и Митрий поговорили с Двенадцатым, точнее, набили бы ему морду. Но изменился бы сразу их мир? Спаслась бы тогда Лойэ с отрядом? Рухнул бы Бастион, погребя под вековыми плитами Саата и весь его культ? Почему-то в такой исход не верилось. Не делается все так просто. И все же Рехи, слабо брыкаясь в путах на троне, вспомнил, кого еще стоило звать.

Как только Вкитор и Саат оставили его в покое, он обратился к одной из сгоревших картин на облупленной штукатурке:

— Митрий! Митрий! Ты знал, что здесь еще один «Страж»?

Нарисованный семаргл молчал, хотя очень напоминал Митрия. Стены взирали сожженными фресками.

— Он не Страж. Я не создавал его!

Растерянный голос шел из-за спины. Семаргл появился незаметно, без сияющего ореола и прекрасных речей о мире и справедливости. Больше он ни к чему не призывал, только хмурился, накидывая на лицо капюшон сизого одеяния. На лице его лежала глубокая тень. В сложенных крыльях прибавилось черных перьев. Борьба без сражений изматывала их всех, если даже вестники надежды постепенно впадали в отчаяние.

— И кто? Что это за тварь? — неуверенно спросил Рехи. Он почти не ожидал понятных объяснений. Но Митрий удивил краткостью:

— Его создал Двенадцатый. Сам, это его «эксперимент». Секта — это его поле для эксперимента.

— Ты знал об этом? — спросил Рехи, силясь понять значение мрачных слов. Слово «поле» предстало как заваленное трупами ущелье — поле брани. А эксперимент прочно связался в простецком сознании пустынного эльфа с Кругом Тринадцати Проклятых и семарглами — со всем, что разрушило его мир. Кровавое поле для темных дел разрушителей миров — вполне подходящее определение Бастиона.