Голливуд - [39]

Джон Пинчот опережал график съемок на целый день, это меня радовало. Потому что уберегало от наездов «Файерпауэр». Сами паханы сюда, конечно, не заглядывали. Но у них были шпионы, это как пить дать. У меня на такие вещи нюх.

Кое-кто из группы подходил ко мне с моими книжками за автографами. Любопытные у них были книжки. То есть не самые лучшие из тех, что я написал. (Лучшая — всегда последняя.) Я увидел свои ранние «грязные» рассказы «Взятка дьяволу», несколько сборников стихов — «Моцарт на фиговом дереве» и «Вы позволите ему нянчить вашу четырехлетнюю дочурку?». А также «Бар «Латрин» — моя часовня».

День утекал, мирно и бессмысленно.

Как долго снимают эту ванную сцену, подумал я. Франсин, наверное, чисто вымылась.

Вдруг в прихожую вбежал Джон Пинчот. Он был какой-то взъерошенный, кажется, даже не совсем одетый. Во всяком случае, молния на брюках была застегнута только до середины. Он дико вращал глазами.

— Слава Богу, ты здесь!

— Ну, как дела?

Он наклонился и зашептал мне на ухо: «Ужас! С ума сойти! Франсин боится, как бы ее титьки не высунулись из воды! Поминутно спрашивает: не видать? не видать?»

— Что ж за беда, если слегка и высунутся?

Джон придвинулся еще ближе к моему уху: «Она не так молода, как хочет казаться. А оператору освещение не нравится. Никак его не наладит, потому волнуется и пьет больше обычного…»

Оператор, Хайнс, получил все мыслимые в его профессии призы, он один из лучших ныне живущих операторов, но, как все большие таланты, имеет пристрастие к бутылочке.

Джон продолжал горячо шептать: «Представляешь, а Джек никак не справится с этой строчкой. Уйму дублей сняли. Его заколодило — начнет говорить и сразу глупо так разулыбается».

— Да что это за строчка-то?

— Строчка такая: «Пускай отдрочит участкового, когда он придет его проверять».

— Давай попробуем так: «Пускай откупится от участкового…», дальше по тексту.

— Вот спасибочки! Это уже девятнадцатый дубль будет!

— Боже милосердный.

— Пожелай мне удачи.

— Удачи тебе.

Джон убежал. Вошла Сара.

— Что случилось?

— Девятнадцатый дубль. Франсин боится показывать грудь. Джек не может сказать текст. Хайнсу не нравится свет…

— Франсин надо дать выпить, ей сразу полегчает.

— Ну, Хайнсу этот совет не нужен.

— Знаю. А когда Франсин расслабится, у Джека язык развяжется.

— Возможно.

И тут вошла Франсин. Она выглядела совершенно опустошенной. На ней был банный халат, голова обвязана полотенцем.

— Я с ней поговорю, — шепнула мне Сара.

Она подошла к Франсин и тихонько заговорила. Франсин прислушалась. Потом кивнула и вышла в соседнюю комнатушку-спальню. Сара на минутку отлучилась в кухню и вернулась с кофейной чашкой. В кухне имелся отличный выбор: два сорта виски, водка, джин. Сара чего-то намешала. Дверь в спальню приоткрылась, и чашка исчезла.

Сара не задержалась: «Сейчас придет в себя».

Минуты через две-три та же дверь распахнулась снова, на пороге появилась Франсин и заспешила прямо на камеру. Проходя мимо Сары, она поблагодарила ее одними глазами.

Нам ничего не оставалось, как сесть и маленько поболтать, коротая время.

Я никак не мог отделаться от нахлынувших воспоминаний. Как-никак именно отсюда меня выперли за то, что я привел в гости на ночь трех девочек. Тогда еще не слыхали про такую штуку, как права жильцов.

— Мистер Чинаски, — заявила мне хозяйка, — у нас верующие живут, трудящиеся, родители с детьми. Ни от кого из них я еще таких жалоб не слыхала. И вас я вдоволь наслушалась: у вас то поют, то ругаются, посуду бьют, матерятся, ржут… А уж что у вас нынче ночью творилось — такого я отродясь не слыхивала!

— Хорошо, я съеду.

— Благодарю вас.

Я, конечно, совсем с катушек слетел. Бриться перестал. Ходил в майке, прожженной сигаретами. Одна была у меня забота: чтобы на комоде стояло не меньше двух бутылок. Я никак не вписывался в окружающий мир, и мир никак не хотел меня принимать. Я нашел несколько родственных душ, по большей части женского пола, я их обожал, они меня вдохновляли, я играл на публику, щеголял перед ними в исподнем, объяснял, какой я гениальный, но верил в это только сам. А они орали: «От…сь! Налей-ка лучше еще этой дряни!» Эти дамы были исчадием ада, и в моем аду они чувствовали себя как дома.

В комнату опять ворвался Джон Пинчот.

— Сняли! — возвестил он. — Все сняли! Какой удачный денек! Завтра продолжим.

— Скажи спасибо Саре, — сказал я. — Она умеет готовить волшебный напиток.

— То есть?

— Она угостила Франсин, и та сразу расслабилась.

Джон обернулся к Саре.

— Спасибо тебе огромное!

— К твоим услугам, — ответила Сара.

— Подумать только! Сколько лет в кино — и впервые пришлось снимать девятнадцатый дубль!

— Мне говорили, — вмешался я, — что Чаплин однажды снимал сто дублей, пока не удовлетворился.

— Так то Чаплин, — возразил Джон. — А у нас сто дублей — и бюджет исчерпан.

На этом день, в общем, и кончился. Если не считать того, что Сара сказала: «Черт побери, а не закатиться ли нам к Муссо?»

Что мы и сделали. Мы заняли столик в Старом зале и, прежде чем изучить меню, заказали выпивку.

— Помнишь? — спросил я. — Помнишь доброе старое время, когда мы приходили сюда поглазеть на эту публику и разбирали ее по мастям — вот это актеры, там продюсеры или режиссеры, вот порнозвезды, а эти пытаются пристроиться к киношному бизнесу… Мы пытались представить, о чем они говорят. Конечно, о своем придурошном кино, о контрактах и последних фильмах. Ничтожные малявки, неудачники… глаза бы на них не глядели… лучше отвернуться и смотреть в тарелку, на которой морская капуста и рыба-меч…