Голгофа женщины - [7]

— Действительно, он мог бы ее отвезти пока в гостиницу. Я, положительно, не понимаю, что такое случилось с ним? Никогда ни с одной из своих любовниц он не был так нелюбезен, — так же тихо ответил Иосиф, очевидно, не понимая, что такое творится.

— Сегодня так холодно, что бедная барыня, должно быть, просто замерзла. Вам надо бы затопить печку, а я сниму с нее шляпу, — сказала Дарья после некоторого молчания.

— Это правда! Я сейчас затоплю в маленькой комнатке с балконом, а потом принесу из спальни кресло. Это все-таки будет удобнее, чем сидеть на подоконнике.

И Иосиф, охваченный внезапным усердием, побежал за дровами.

Скоро в печке пылал яркий огонь, перед которым Иосиф поставил кресло. Когда все это было сделано, Дарья вошла в гостиную, где Ксения Александровна по-прежнему сидела на окне все в той же позе, в какой она ее оставила.

— Позвольте, барыня, снять с вас шляпу и перчатки, — робко сказала камеристка.

Молодая женщина вздрогнула и выпрямилась, точно ее разбудили от глубокого сна, но ничего не ответила, хотя и не протестовала, когда Дарья вытащила длинные шпильки, придерживавшие шляпу, и сняла с ее заледеневших рук перчатки. Так же машинально она встала и прошла в соседнюю комнату, где весело потрескивали в печке дрова. Вдруг ее взгляд, равнодушно блуждавший по обнаженной комнате, остановился на письмах и фотографических карточках, развешанных на стене. Ксения Александровна остановилась; после минутного колебания подошла к стене и стала рассматривать оригинальную коллекцию. Темный румянец разлился по ее лицу, но почти тотчас же сменился смертельной бледностью. Быстро отвернувшись, молодая женщина прошла в смежную комнату и села в кресло.

Дарья укутала свою барыню большой шалью, а ноги ее закрыла пледом. Потом она предложила ей выпить чашку горячего кофе или чаю, но Ксения Александровна отказалась и объявила, что она не голодна.

В душе молодой женщины бушевала буря, и только гордость и присутствие слуг дали ей силы сдерживать слезы, которые горячим потоком подступали к ее горлу. Гнев и негодование, точно клещами, сжимали ее сердце.

Ксения Александровна откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза.

Мало-помалу возбуждение молодой женщины сменилось невыразимой горечью, глубоким отчаянием и убеждением, что она сделала непоправимую ошибку, добровольно осудив себя на ужасное будущее, которое стояло перед ней подобно мрачному кошмару. Ее сердце сдавила страшная тоска и страх полного одиночества. Как в калейдоскопе проходила перед ней ее прошлая жизнь, уже испытанная несчастьем.

Ксении было всего семь лет, когда она лишилась отца и матери, которые умерли от дифтерита. Одна старая и небогатая родственница взяла к себе осиротевшего ребенка, но от нее девочка видела мало хорошего, и годы, проведенные у нее, были самыми тяжелыми в жизни Ксении. После смерти этой родственницы девочка снова осталась без крова. Опекун уже хотел отдать ее в одно убежище, как вдруг, неожиданно явился старый кузен ее отца и объявил, что беретик себе девочку в качестве приемной дочери.

С этого дня для Ксении началась новая и спокойная жизнь в уединенном, но комфортабельном доме ее нового покровителя.

Леону Леоновичу Рудакову было около шестидесяти лет. Это был мрачный и малообщительный человек, прошлое которого было окружено какой-то тайной. В ранней молодости он служил в военной службе, но потом неожиданно вышел в отставку по неизвестной никому причине, продал свое прекрасное имение близ Москвы и уехал в путешествие, продолжавшееся около двадцати лет. Вернувшись так же неожиданно, как и уехал, Рудаков поселился в древней столице империи и стал вести жизнь затворника, никуда не выезжая и почти никого не принимая у себя. Никто не знал, где он жил в течение долгих лет своего отсутствия и чем занимался; никому также не было известно, как велико его состояние. Он жил просто, но комфортабельно, занимался астрономией и химией, покупал массу книг и инструментов — вот все, что знали о нем.

Леон Леонович случайно узнал про судьбу Ксении, отца которой знал еще юношей, и тотчас же объявил, что берет на себя заботу о ее будущем. Привязался ли он к ребенку за долгое время, которое она прожила под его кровлей, этого никто, даже сама Ксения, не знал. Он был добр, но никогда не выказывал к ней нежности. Зато он внимательно следил за ее воспитанием, не позволяя ей, однако, посещать общественного заведения. Уроки ей давали профессора и пожилая гувернантка-немка ходила за ней до самого дня ее замужества.

Ксения росла в этой строгой, печальной и уединенной обстановке, не зная света и его безумств, и из нее вышла умная, серьезная и по натуре энергичная девушка.

С Иваном Федоровичем Ксения познакомилась случайно у одного старого друга своего приемного отца, у которого они иногда бывали и который был близким родственником Никифоровой, пресловутой невесты молодого Герувиля.

Анна Никифорова была достойной представительницей современного общества. Довольно красивая, но вульгарная, без всяких принципов, бессовестная кокетка, она смотрела на брак как на простую формальность, необходимую для приобретения полной свободы.