Голев и Кастро. Приключения гастарбайтера - [11]

Голев не знал, что сказать.

— Через год, как ты знаешь, выборы мэра, — скромно продолжил Круглянко, я бы тоже хотел поучаствовать. Мне надо зарабатывать очки, Коляля. Так что в Севастополе тоже будет много дел, ты уж не думай, что я тебя вырываю из семьи. Да, и самое главное! Я ж тебе буду больше платить!

— А Таня?

— Таня пусть пока остается в хазете. Потом и ей подыщем местечко.

Вот так Голев неожиданно для себя самого стал вдруг кандидатом исторических наук и доверенным лицом баллотанта Круглянко. Выборы в Крым-скую Раду прошли блистательно — Севастополь отдал свои голоса Вите, который закончил курсы риторики и выражался теперь правильно и красиво. А газета как-то сама, постепенно, начала отходить от политики — появлялись забавные статьи, даже рассказики, совершенно не связанные с интересами Круглянко. Голев теперь редко бывал в редакции, но свежие номера всегда прочитывал — Танька приносила их домой.

Новая работа Голеву не нравилась совершенно. За день он объезжал около десяти «точек» — заводы, библиотеки, институты — и везде врал, рассказывая о преимуществах новой партии. Люди слушали его вранье с уважением, некоторые, правда, задавали издевательские вопросы, но в целом Витя рассчитал правильно: Голев действительно обладал редчайшим даром вызывать доверие с первого взгляда. За ним хотелось пойти немедленно, как за гаммельнским флейтистом. Сам он, естественно, об этом даже и не догадывался.

Танька объясняла все это проще:

— Ты симпатичный, высокий и умный. Да еще и кандидат наук. В природе такие почти не встречаются.

При упоминании о фальшивом кандидатстве Голев всякий раз страдал. Но что делать? Круглянко действительно начал платить больше, семья наконец-то вздохнула свободно, да и Танька стала относиться к нему как прежде. Зауважала.

В ночь, когда подводили результаты выборов мэра, Голев и Танька не спали. Сидели перед телевизором, Танька нервно ела конфеты, а Голев курил прямо в комнате — Севу увезла Луэлла в дом отдыха, а Поля ночевала у мамы Юли, несмотря на контры с Адельбертиком, который рос вредным и капризным. Раньше Голев и не подозревал, что маленький невинный малыш может вызывать у него родного дяди, взрослого, разумного человека, отца к тому же — такую стойкую и сильную неприязнь. Адельбертик раздражал его с той же силой, как Катя в детстве, только теперь сюда добавились еще фамильные черты Кичитского: нервический нрав, самовлюбленность, страшная избалованность. Катя давно уже сменила неквалифицированный труд уборщицы на ответственную работу няни — ее позвала к себе на работу жена банковского вице-президента. И теперь Адельбертика с утра отводили в садик, а Катя шла за деньги возиться с чужим ребенком. Платили, правда, хорошо и даже покупали мясо каждую неделю за счет хозяев.

Круглянко звонил за эту, выборную, ночь четырежды: сначала трезвый, взволнованный, потом — чуть влажный, агрессивный, затем — пьяный, нервничающий, и, наконец, — в корягу пьянющий, со слезами в голосе.

Слезы были оправданны — на экране Голев и Танька видели круглую диа-грамму, нарезанную на дольки, каждая из которых обозначала число проголосовавших за своего кандидата. Сегмент Круглянко был самым тоненьким. Он не занял даже третьего места.

Голев чувствовал себя виноватым — хотя на самом деле он был абсолютно ни при чем. Наоборот — если уж кому-то и чему-то Круглянко был обязан наличием хотя бы такого сегмента, то это именно старому другу-однокласснику. А то, что конкурентом Круглянки был знаменитый на всю Украину цирковой артист, которому теперь занадобилась политическая жизнь, это уж, извините, не повезло.

— Ну вот, — заметила Танька, доедая последнюю конфету, — выбрали себе в мэры клоуна. И будет теперь цирк с конями…

Круглянко с горя уехал в Швейцарию с какой-то новой подружкой. Пока его не было, а это продолжалось больше двух недель, Голев снова начал писать для газеты и морально приготовился к тому, чтобы попросить у Вити снова перекинуть его на старый фронт работ.

Жаль, что он совершенно не приготовился к тому, что 4 июля 1998 года к нему внезапно позвонили из городской прокуратуры.

— Голев Николай Александрович? — строго спросил бесполый голос и, дождавшись подтверждения, пригласил «подойти на разговорчик к следователю Непейпиве».

Из прокуратуры Голев не вышел, а почти выполз и долго соображал, в какой стороне находится дом и вообще — куда ему теперь идти. То, что поведал ему следователь Модест Непейпива, не поддавалось никакому осмыслению.

Оказалось, что в то время, которое прошло со времени убийства Никиты Полуяхтенко и его жены Надежды, прокуратура вовсе даже не бездельничала, как считали передовые журналисты и другие граждане. Прокуратура в лице талантливого следователя Модеста Непейпивы расследовала это страшное убийство и теперь готова была обнародовать результаты. Нашли исполнителя — правда, их было несколько, но в живых остался только один, и этот самый один раскололся и указал Непейпиве на заказчика.

— Имя убийцы вам хорошо знакомо, — неторопливо, как в детективных романах, говорил Модест Непейпива, — это ваш шеф и одноклассник Виктор Петрович Круглянко, депутат Крымской Рады. Не могли бы вы указать место его нахождения? Жена его признается, что супруг в Швейцарии, но не может назвать даже город. Цюрих? Лугано? Монтре?