Голд, или Не хуже золота - [123]
СТЕНОГРАММЫ ТЕЛЕФОННЫХ РАЗГОВОРОВ КИССИНДЖЕРА ПЕРЕМЕЩЕНЫ ИЗ ДОМА РОКФЕЛЛЕРА
Государственный департамент сообщил сегодня, что Генри А. Киссинджер хранил стенограммы своих телефонных разговоров в частном нью-йоркском доме вице-президента Рокфеллера. После того, как группа репортеров заявила, что подаст в суд для получения доступа к этим стенограммам, мистер Киссинджер принял иное решение и включил их в свой дар Библиотеке Конгресса, состоящий из его бумаг и официальных документов.
По свидетельству пресс-секретаря государственного департамента, стенограммы «с согласия правительства хранились в Покантико-Хиллс, штат Нью-Йорк». Под напором репортеров он признал, что имел в виду дом Рокфеллера. Мистера Киссинджера и мистера Рокфеллера связывают тесные отношения.
ПОМНИ О БЕДНЫХ!
Но что получил от Киссинджера Рокфеллер? Покупать гарвардских профессоров гораздо проще, но неудачник, вроде Нельсона, мог и не знать этого. Киссинджер опускается до значков и платных объявлений!
Генри Киссинджер создает уникальную историю лидеров Америки в благородном металле…
ПОРТРЕТЫ СЛАВЫ
Затем следовала фотография Генри Киссинджера в жилетке и без пиджака со следующей подписью:
После выбора доктором Киссинджером (фото вверху) кандидатов, рельефные портреты тщательно прорисовываются (фото слева), а затем чеканятся один за другим на специальном прессе с ручной подачей.
А надпись на купоне гласила:
Прошу принять мою подписку на Портреты Славы из пятидесяти миниатюрных портретов на медалях — выбранных лично доктором Генри Киссинджером, — увековечивающих великих американцев, которые вели наш народ к мировому лидерству.
Даже Белл считала, что это отвратительно. Воистину бесплодна соль той земли, где, как со знаменитостью, нянчатся с этим прожженным лицемером, вместо того чтобы избегать и презирать его, и Голд, вкратце изложив Помрою свои планы в связи с Пруссачкам, пообещал, что именно так об этом и скажет. Он божился, что никак не может понять, зачем кто-то, кроме критиков, будет читать выхолощенные мемуары человека, деяния которого уже были преданы проклятию, или с какой стати кто-то, кроме раболепных кретинов, потратит хоть цент, чтобы купить себе экземпляр; и в то же время, если хотя бы каждый десятый из тех, кто не испытывает симпатий к Киссинджеру, купит по экземпляру книги Голда, то его соперник будет побит на миллион экземпляров.
Помрой был не столь радужно, как Голд, настроен относительно коммерческих перспектив, но, тем не менее, согласился принять книгу о Киссинджере вместо книги о жизни еврея в Америке, поскольку исследовательский этап первой был практически завершен. Испытывая некоторые затруднения с совестью, не хотевшей мириться с ситуацией, в которой он, с одной стороны, проталкивал книгу, а с другой, ждал назначения на высокий пост, он вдруг вспомнил, что Киссинджер делал то же самое. В романе этому никто бы не поверил.
— Киссинджер умрет, когда прочтет это, — сказал Помрой с видом не более мрачным, чем обычно.
Голд подумал, что это может повредить продаже тиража. Больше всего Голда выводило из себя то, что этот застенчивый шмак, помимо своей столь дорогой ему славы, получил еще массу должностей, с которых мог теперь кормиться в свое удовольствие, как свинья из корыта, тогда как пребывавший в мучительном ожидании Голд, все еще страстно желал получить хотя бы одну.
— Почему бы тебе не попросить Пью Биддла Коновера использовать свое влияние? — предложил Ральф. — Тогда дела пошли бы много легче.
— Почему бы тебе не попросить отца использовать свое влияние? — посетовал Голд, встретившись по возвращении в Вашингтон с Андреа, чтобы потрахаться с ней и поступить по совету Ральфа. — Уверен, тогда дела пошли бы много легче.
Андреа живо отозвалась.
— Мы поедем к нему завтра. Они кое-чем ему обязаны.
Как узнал Голд к вечеру следующего дня, они были немалым обязаны Пью Биддлу Коноверу: почтенный профессиональный дипломат семнадцать раз лгал под присягой при пяти сменявших друг друга администрациях, и все политические фракции в Вашингтоне чтили его за столь бескорыстный альтруизм.
— ВХОДИТЕ, мой друг, входите, — с нескрываемым удовольствием пропел из своего моторизованного кресла Пью Биддл Коновер при виде Голда. — Очень жаль, что вижу вас. Я чуть ли не дни напролет молился о том, чтобы один из нас умер до того, как возникнет необходимость встретиться еще раз. Вас тронули мои чувства. Вижу по вашим слезам.
Отвратительное предчувствие грядущих унижений омрачило надежды Голда. В поисках поддержки он взглянул на Андреа.
— Ты должен вести себя получше, папа, — сказала Андреа, стоя за спиной отца, она на секунду обхватила ладонями его аккуратно подстриженную, холеную голову, приподняла и повернула к себе.
