Голд, или Не хуже золота - [117]

— А что мне придется делать? — спросил Голд.

— Ничего, — сказал Ральф. — И у тебя будет большой штат помощников. У тебя будет заместитель помощника государственного секретаря с картой, на которой он будет тебе показывать все столицы мира, и еще один, который знает имена ответственных должностных лиц, так что тебе даже не придется обзванивать газеты, чтобы выяснять это. Если ты только не захочешь занять себя какими-нибудь делами, тогда ты сможешь вмешиваться в любые вопросы, в какие только пожелаешь.

— А смогу я определять политику?

— Сколько угодно.

— Внешнюю политику?

— И внутреннюю тоже. Если у тебя хватит сноровки.

— Сноровки?

— Конечно, — сказал Ральф. — Брюс, ты знаешь президента не хуже, чем его знаю я…

— Я его ни разу не видел, — холодно внес поправку Голд.

Ральф, казалось, был ошеломлен.

— Разве он не был на дне рождения твоей старшей сестры?

— Там был я. А он уехал в Китай.

— Но я водил тебя на встречу с ним в Белый Дом после того, как ты так здорово поработал в комиссии, верно?

— Он в это время прилег вздремнуть.

— Да, пожалуй, тебе придется с ним встретиться по крайней мере раз, прежде чем он объявит о твоем назначении, — сообщил Ральф. — Надеюсь, против этого ты не будешь возражать.

— Думаю, не буду.

— Вообще-то лучшее время перехватить его, это когда он начинает клевать носом и хочет прилечь вздремнуть, — сказал Ральф. — В это время все просто рвутся к нему, и тут нужно быть попроворнее. Этот президент слишком занят, чтобы тратить время на жизненно важные вопросы, к которым он потерял интерес. Хотя мы и подозреваем, — доверительно сказал Ральф, бросив перед тем обеспокоенный взгляд на стену, — что он нередко потихоньку пишет еще одну книгу, когда ему полагается спать. Если ты придешь к нему с предложениями по своей политике, когда у него сна ни в одном глазу, то, может быть, тебе и удастся привлечь его внимание. Тогда и добивайся своего, только дождись, когда у него глаза замутнятся и он начнет зевать. Если ты рядом с ним, когда он задремывает, то ты сможешь получить его санкцию на проведение практически любой политики, какая тебе нравится.

— А если, — сказал Голд, — это плохая политика? Если я ошибся?

— В правительстве, — ответил Ральф, — нет такого понятия как ошибка, потому что на самом деле никто не знает, что будет дальше. Ведь в конечном счете, Брюс, все намеченное не сбывается. Я был бы бесплодной солью земли, если бы не знал этого.

— А если эта политика провалится?

— Провалится так провалится. Идеальных людей не бывает.

— И все же, если она провалится?

— Ну и ничего страшного, — сказал Ральф. — Это случалось и раньше. Но ничего страшного не происходило.

— Ничего страшного?

— Мы ведь по-прежнему живы, верно? — сказал Ральф.

Вежливое безразличие, сквозившее в ответе, произвело на Голда неприятное впечатление и впервые пробудило в нем слабый внутренний протест и желание выйти из игры.

— Ральф, — начал он после минутного раздумья, — в этом есть некоторый цинизм и эгоизм, а я не уверен, что смогу жить с этим.

— Я знаю это чувство совестливости, — ответил Ральф с веселым видом превосходства, — и уверяю тебя, от него не останется и следа, как только ты проработаешь здесь одну-две минуты. — Голд вздохнул свободнее. — Не обманывай себя мыслью о том, что можешь что-нибудь здесь ухудшить. Когда твой приятель Генри Киссинджер…

— Никакой он мне не приятель, Ральф.

— Меня это радует, Брюс, потому что я собирался сказать, что когда этот нахальный поганец впервые появился здесь, он пообещал своим друзьям, что война закончится через полгода, но когда пять лет спустя страна отобрала у него эту игрушку и не позволила ему заполучить новую — в Африке, — он дулся, как капризный ребенок! Брюс, пожалуйста, стань государственным секретарем. Если ты откажешься, нам, может быть, придется отдать эту работу кому-нибудь другому, исповедующему твою религию…

— Я не исповедую никакой религии, Ральф.

— Тогда кому-нибудь другому твоей веры, кто…

— У меня нет веры.

— Какому-нибудь еврею, который может оказаться точно таким, как он.

Для Голда это был самый веский аргумент. Он выразил свое согласие торжественным молчанием, не требовавшим никаких слов. Ральф испытал огромное облегчение, когда Голд с достоинством пожал ему руку.

— Теперь посмотрим, сможем ли мы добыть для тебя это место.

Голд ошарашено уставился на него.

— Ральф, ты же обещал, ты мне гарантировал.

— Но я не говорил, что уверен.

Вообще-то ты говорил, — сказал Голд с упреком, надеясь, что Ральф услышит обиженные нотки в его голосе. — Ты сказал, что уверен, что сможешь обеспечить мое назначение на должность государственного секретаря.

— Если только у меня получится, Брюс… Я всегда добавляю эти слова, чтобы не вводить людей в заблуждение. В твоем случае я без колебаний сказал, что дело верное, конечно, если только все не обернется иначе. Но я просто не представляю себе, как ты сможешь не получить это место после женитьбы на Андреа Коновер и прохождения медицинского обследования, если только ты не сможешь, но для этого нужно очень постараться, хотя, может быть, и не очень.

— Ральф, — сказал Голд, у которого ум начал заходить за разум, — но я еще даже не развелся.