Голаны - [35]

Теперь я целыми днями жрал любительскую колбасу с зеленым лучком и белый хлеб из пекарни "Анджел", ни на минуту не забывая, что это не я хаваю, а дал Бермуде покормить меня.

Бермуда забросил службу и в прикиде ментовского священника шерстил англоязычников на травелз-чеки в аэропорту патлатого Давида.

Перед наступлением праздника Пурим у моего ребе засвербил тухес. Он возомнил, что может потрясти соединенные в шоблу Штаты.

- Можно катать на пределе Восьмерки, ребеню, и не подорвать здоровьичко. Но с Девяткой спокойнее.

- Ты сказал, что угадаешь Девятку на купюре, еще не вышедшей с монетного двора?

- Запросто.

- Что ты хочешь?

- Отнеси меня к Моне в десятую камеру "Хилтона" и поделись наличными на зеленый лучок.

- Как угадать Девятку, кровопиец?

- Как угадать Девятку, Мишенька? - подлизывается Туля и трясет опешивший член, как древо Познания.

Нутром чую, что мне не устоять, и совершаю первую ошибку.

Доверяю женщине опасное оружие.

Тулинька "задумалась".

МАШКАНТУТКА

Второй год любви мы прожили в Населенном пункте. (Я еще доберусь до тебя, сучье становище.) По улице Леви Эпштейн, 20/17. Прямо над банком машкант! Четвертый этаж.

Лежим мы, значит, с Тулинькой, счастливые после близости, и курим анашу. Тулинька уже открыла частный бизнес. Индпошив козырной одежды и шила гладью. Я - уже вольняшка с пометкой не покидать пределы сионизма навеки и с арестованной зарплатой за алименты. Туземная курва по имени Орли перекрыла мне кислород.

Лежим мы, значит, с Тулинькой, счастливые после близости, и подкуриваем.

- Бородушка у тебя, конечно, как море, - шепчет любимица, и я ей почему-то верю. - Но до каких пор я буду просто подстилкой?

Умом постигаю, что Тулинька "подсохла", а из прошлой главы "задумалась" смотреть на реальную жизнь легкомысленно. Да и что тут понимать! Время половых сатисфакций.

Я спускался по Эйлатскому перевалу к развилке, на которой во времена оные торчал твердым шанкром Содом, вставив спички между верхними и нижними веками, чтоб не захлопнулись трисы после близости, а Туля валялась в коме на заднем диване кабины.

Библейское утро вставало над Аравой в прозрачной синеве, когда солнце уже светит, но не шмалит, и бордовые быки Эдемских гор бегут из иорданского плена на родину...

Четырнадцатый километр... Стенка смерти... Ебаный бугор... Я пристроил порожний комплект ДАФа в жопу ООНовского бензовоза и совсем было закунял с недосыпу, как вдруг бензовоз стал отрываться. Завихлял по осевой и пошел в пике запредельной скорости, когда рикошет о скалу исключен. Однозначно.

Только успел промолвить: "Да куда ж тебя, хуй несет, кучер!" - как белая кишка сорокатонника врезалась, прошибив песчаный бруствер, взмыла винтом, ободрав кромку неба, и шмякнулась навзничь.

Ох! Я не расист, господа, но я ненавижу акробатику бледнолицых негров, не умеющих держать кал, как маленькие, и чуть не спалившие мне Содом и Гоморру.

Бедная Туля. Что хорошего она от меня видит?

Вот этих черножопых?

Минеты на полном скаку в кабине автовоза?

Взбитые сливки киббуца Йотватта и стерильную прохладу уборной, где мы с Тулинькой дремали на разных стульчаках, остужая гениталии.

А выходные?

Тягучая маета в ресторане "Аленушка" и пьяные обрывки приблатненных блюзов. Твое худенькое тело диффузирует в мое сросшейся половинкой, и твои глаза тонут в озерах разлук, и припухшие губы по-детски дрожат. Тулинька с родинкой на попке, и горький дым костров мертвых скифов...

... Ночь на бугре Эйлат. Четырнадцатая верста. Роковая ошибка...

Я бегу с Тулинькой на борту, груженный армейскими джипами, зомбированный черным недосыпом, и размышляю об Орли. Туземная тварь второй раз арестовала зарплату. Геноцид гениальной суки кипятит чифирь гемоглобина.

Сытая зона объявила мне джихад бешенством матки.

Проснулась Туля.

Боковым зрением вижу ее в правом кресле и не могу отодрать очи от стрелки тахометра.

Стрелку оборотов двигателя зашкаливает на полет в Лебединое озеро, и аура автовоза с горящими тормозными колодками пляшет, как Майя Плисецкая, отчаянный падеспань на срезе обрыва. Когда все, что может тормозить, использовано, вплоть до Тулинькиного клитора и адреналина.

- Тормози, я хочу пописать! - требует любимица на Четырнадцатой версте, и стрелка моего биологического тахометра соскакивает с оси. - Ты меня слышишь? Останови, черт бы тебя подрал!

Моя Тулинька, пробежавшая со мной несчитанные километры, принуждает меня тормознуть на Четырнадцатой версте суицида.

- Ссы в кабину, проклятая баба!

Тулинька в крик.

Повторяю: "Ссы здесь", - и включаю лампы освещения кабины.

На мгновение отдираю очи от приборов, ловлю фокус ее глаз - и у меня взрываются зрачки.

Белый лед ненависти в ее вытаращенных безумием бельмах, предельный распял ебальника дьяволицы из-за барханов Туркмении и клыки вставных челюстей, готовые выдрать мой кадык, так призрачно защищенный бороденкой.

Вышвыриваю даму пробздеться под луной и продолжаю спускаться с открытой правой дверью в самую низкую точку мира.

В чем же фатальная ошибка?

А я развернулся и подобрал эту дрянь...

Итак, мы все еще лежим рядом после близости. Чуть теплая слизь и никакого оргазма. Аннигиляция. Может, порвать ей очко или просто жениться? Мы повенчаны Дальними пастбищами и хлебали из артезианских колодцев адолан диких скифов. И хрип и стон: ТЫМЕНЯВЫВЕЛИЗЕГИПТА!!!