Гоген в Полинезии - [20]
тому же благодаря официальному письму Гогена без разговоров поместили с офицерами, и
ел он в офицерской кают-компании. Несмотря на это, последний этап путешествия
оказался самым тяжелым и неприятным, главным образом потому, что «Вир» представлял
собой старый парусник, который давно пора было сдать на слом, но одержимые
бережливостью военно-морские власти вместо этого снабдили дряхлую посудину
стопятидесятисильной машиной, при благоприятных условиях развивающей скорость до
шести узлов. Правда, все три мачты оставили - и очень мудро поступили, так как машина с
годами становилась все капризнее и бедному командиру «Вира» то и дело приходилось
ставить паруса, чтобы дотянуть до порта. Был у достопочтенного корабля и еще один
недостаток. Хотя он уже много лет служил в мирных водах Южных морей, на нем по-
прежнему стояло шесть палубных пушек, по три с каждой стороны; в итоге - сильная
качка даже при умеренной волне.
Новая Каледония и Таити лежат почти на одной широте, в поясе, где круглый год дует
восточный пассат. И, зная многочисленные пороки «Вира», его капитан никогда не
отваживался идти против ветра прямо на Таити. Он поступал, как поколения
судоводителей до него: спускался в новозеландские воды, чтобы воспользоваться
господствующими там сильными западными ветрами. Путь от этого почти удваивался, но
зато получался выигрыш во времени. Плавание от Нумеа до Таити занимало всего около
трех недель; конечно, если машина не подводила.
«Вир» отчалил в назначенный срок - 21 мая, другими словами, до разгара зимы в
южном полушарии. Так что Гоген вряд ли зяб, даже когда судно проходило самую южную
точку огромного полукруга. Но теснота на борту была невыносимая: вместе с ним плыли
тридцать пять солдат, три флотских офицера, жандарм с семьей, капитан-пехотинец (с
нефранцузской фамилией Сватон, очевидно, фламандец) и одна-единственная таитянка37.
Тем не менее сомнительно, чтобы пассажиры предпочитали отсиживаться в своих каютах.
Вот как описывает условия на борту один чиновник французской колониальной
администрации, проделавший тот же путь несколькими годами раньше: «Я один занимаю
каюту рядом с кладовкой. Но я стараюсь возможно меньше находиться в каюте, потому
что даже днем там тьма кромешная, и вентиляторы плотно задраены, не позволяя выгнать
спертый воздух и вонь, распространяющуюся из машинного отделения. И, однако, я пока
не жалуюсь на сон, несмотря на полчища огромных тараканов, которых, вероятно,
приманивает солонина в кладовке... Так или иначе, время идет. Лучшая пора дня - утро.
Как только рассветает, я с радостью выскакиваю из своей смердящей каюты и поднимаюсь
на мостик, чтобы наполнить легкие свежим морским воздухом... Офицеры, сменившиеся с
ночной вахты, отдыхают, судовой врач играет у себя на флейте, а мы режемся в вист в
офицерской кают-компании»38.
Погода стояла на редкость хорошая, машина, против всех ожиданий, ни разу не
отказала, и на восемнадцатый день плавания, рано утром 7 июня, на горизонте показался
первый из островов Французской Полинезии (или, как тогда говорили, - Французских
поселений в Океании). Речь идет о невысоком гористом островке Тупуаи в Австральном
архипелаге, лежащем к югу от Таити.
В этот день Гогену исполнилось сорок три года - очень важный день рождения, самая
критическая пора в жизни мужчины. Особенно если главная работа еще впереди. И мы
вправе предположить, что Гоген остро ощущал, что он стоит на пороге больших перемен,
судьба его решится в этом неведомом островном царстве.
Было еще темно, когда «Вир», в ночь с 8-го на 9 июня, подошел к соседу Таити,
маленькому острову Моореа. Только мечущиеся огни факелов у западного берега Таити,
где рыбаки вышли на аутригерах ловить на свет летучих рыб, говорили о том, что Гоген
наконец достиг своего южноморского рая.
В глубокую, хорошо защищенную гавань на севере Таити, где находится столица всей
колонии - Папеэте, попадали через узкие ворота в коралловом рифе. Очень сильное
течение делало этот проход опасным ночью, и командир «Вира» сбавил ход, чтобы
подойти туда на рассвете. Поэтому, когда в половине шестого утра на светлеющем
тропическом небе вырисовался вздымающийся на две с лишним тысячи метров конус
Таити, судно было уже слишком близко к острову, и Гоген не мог как следует его
обозреть39. Самый величественный вид на Таити (остров представляет собой не что иное, как вершину исполинского подводного вулкана) открывается с расстояния десяти морских
миль. Причем должна быть ясная погода, иначе видно только основание размытого
свинцово-серого треугольника, все остальное скрыто в густой дождевой туче. А в
хороший день за десять миль можно отчетливо различить головокружительные обрывы и
темные глубокие расщелины, прорезанные за много миллионов лет разрушительным
действием воды и ветра. Дикий, угрюмый вид и пепельно-серые с переходом в
металлическую синь краски издали придают Таити сходство с лунным кратером; наверно,
поэтому восхищенные путешественники, описывая свое первое впечатление, столь охотно
употребляли прилагательные «сверхъестественная» и «неземная» красота. Но когда
подходишь ближе, краски исподволь меняются, ведь горы на самом деле вовсе не голые,
