Годы - [83]

Китти вошла в дом. Никого не было видно: ее ожидали позже. Она пересекла переднюю, вымощенную крупной плиткой, украшенную оружием и скульптурными бюстами, и оказалась в утренней столовой, где было накрыто к завтраку.

Ее ослепил зеленый свет. Она как будто очутилась внутри огромного изумруда. Снаружи все было зеленым. На террасе стояли французские каменные статуи женщин с корзинками. Однако корзинки были пусты. Летом в них всегда ярко горели цветы. Широкие языки зеленой травы спускались между стрижеными тисами до самой реки, а на том берегу поднимались на холм до венчавшего его леса. Сейчас над лесом клубилась дымка — легкий утренний туман. Глядя вдаль, Китти услышала жужжание пчелы над самым ухом; до нее донеслось и журчание реки на перекате, и голубиное воркование в древесных кронах. Это были голоса раннего утра, голоса лета. Но дверь открылась. Принесли завтрак.

Китти позавтракала. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и чувствовала себя в тепле, удобстве и уюте. И ей ничего не надо было делать — совсем ничего. Весь день принадлежал ей. А день выдался славный. Солнечный свет вдруг проник в комнату и лег на пол широкой полосой. За окном солнце играло на цветах. Бабочка-крапивница пролетела рядом с окном; Китти увидела, как она села на листок и стала медленно раскрывать и складывать крылья, раскрывать и складывать, греясь на солнце. Китти наблюдала за ней. Ее крылья были покрыты нежным рыжим пушком. Вот она опять вспорхнула. Затем невидимая рука приоткрыла дверь, и в комнату забрела чау-чау. Она сразу подошла к Китти, понюхала ее юбку и улеглась на ярком солнечном пятне.

Бессердечная тварь! — подумала Китти; однако безразличие собаки было ей приятно. Та тоже ничего не требовала от Китти. Китти протянула руку за сигаретой. Интересно, что сказал бы Мартин? — подумала она, беря эмалированную коробочку, которая переливалась зеленью и голубизной, и открывая ее. Чудовищно? Вульгарно! Быть может — но какая разница, что кто скажет? В это утро чужое осуждение казалось лишь легким дымом, не более. Какая разница, что скажет он, что скажут они, что скажет кто угодно? — ведь день от начала до конца принадлежит ей, ведь она одна. А они там, они еще спят, в своих домах, думала Китти, стоя у окна, глядя на серовато-зеленую траву, после своих балов, приемов… Эта мысль доставила ей удовольствие. Она выбросила сигарету и пошла наверх переодеться.

Когда она опять спустилась, солнце светило гораздо сильнее. Сад уже потерял облик непорочности, дымка над лесом рассеялась. Выходя, Китти услышала стрекот газонокосилки. Пони в резиновых накопытниках ходил туда-сюда по газонам, оставляя за собой бледную полосу в траве. Птицы пели вразнобой. Скворцы в ярких крапинах искали корм в траве. На трепещущих травинках красным, фиолетовым, золотым сияла роса. Стояло безупречное майское утро.

Китти стала медленно прохаживаться по террасе. Она заглянула в высокие окна библиотеки. Все было укутано и заперто. Длинная комната выглядела еще более величественно, чем обычно, ее пропорции были совершенны; долгие ряды книг, как будто преисполненные молчаливого достоинства, существовали сами по себе и для себя. Китти спустилась с террасы и побрела по длинной травянистой тропинке. Сад был все еще пуст, только один человек в рубашке что-то делал с деревом; однако Китти не хотелось ни с кем говорить. Чау-чау увязалась за ней, она тоже была молчальница. Китти пошла дальше, мимо клумб, к реке. Там она обычно останавливалась — на мосту, который через равные промежутки был украшен пушечными ядрами. Вода всегда зачаровывала ее. Быстрая северная река текла с вересковых пустошей; она никогда не бывала гладкой и зеленой, глубокой и покойной, как южные реки. Она неслась, торопилась, омывая красную, желтую, коричневую гальку на дне. Облокотившись на балюстраду, Китти смотрела на водовороты у быков моста, на водяные ромбы и стрелы над камнями. Она прислушалась. Она знала, как по-разному река звучит летом и зимой. Сейчас она неслась, торопилась.

Чау-чау стало скучно, она заковыляла прочь. Китти последовала за ней. Она пошла по зеленой аллее, ведшей на вершину холма к монументу в форме колпака. Каждая тропинка в лесу имела название. Там были Тропа Лесника, Дорожка Влюбленных, Дамская Миля, а та, по которой шла Китти, называлась Графской Аллеей. Но перед тем как вступить в лес, Китти остановилась и обернулась посмотреть на дом. Она останавливалась здесь несчетное множество раз. Серый Замок выглядел величественно, он еще был погружен в утренний сон, шторы были задернуты, на флагштоке не было флага. Его облик говорил о благородстве, древности, надежности. Китти вошла в лес.

Когда она побрела под деревьями, ветер как будто задул сильнее. Он гудел в кронах, однако внизу было тихо. Под ногами шуршали палые листья; между ними виднелись бледные весенние цветы, самые прелестные цветы года — голубые и белые, дрожавшие на зеленых моховых подушках. Весна всегда печальна, подумала Китти, она приносит воспоминания. Все проходит, все меняется, думала она, пробираясь по узкой тропке между деревьями. Ничего здесь ей не принадлежало; все это унаследует ее сын, и его жена будет так же бродить здесь после нее. Китти отломила веточку; сорвала цветок и взяла стебелек в рот. Но сейчас она полна жизни, в самом расцвете сил. Она пошла дальше. Склон круто поднимался; ступая толстыми подошвами ботинок по земле, Китти чувствовала в своем теле силу и гибкость. Она выбросила цветок. Чем выше она поднималась, тем тоньше становились деревья. Вдруг небо, которое она увидела между двумя полосатыми стволами, показалось ей необычайно синим. Она вышла на вершину. Ветер утих; внизу простиралась вся округа. Тело Китти как будто сжалось, а глаза расширились. Она опустилась на траву и стала смотреть вдаль, на огромные неподвижные волны земли, которые, вздымаясь и опадая, уходили за горизонт, чтобы где-то там встретиться с морем. С этой высоты земля выглядела невозделанной, необитаемой, как будто на ней не было ни городов, ни жилищ и она существовала сама по себе и для себя. Темные клинья тени чередовались с широкими пространствами света. Однако пока Китти смотрела, тьма и свет не стояли на месте, а перемещались, ползли по холмам и долинам. Тихий рокот звучал в ее ушах — это подавала голос сама земля, она пела в одиночестве самой себе. Китти лежала и слушала. Она была совершенно счастлива. Время остановилось.