Годы - [52]

— Бедные маленькие негодяи! — сказала она. Она подняла с пола свою шляпку, надела ее и решительно пришпилила к волосам, проткнув двумя булавками. Вы не находите довольно неприятным, — сказала она, прихлопнув шляпку сбоку перед зеркалом, — возвращаться домой по вечерам мимо пивной?

— Вы имеете в виду пьяных? — спросила Мэгги.

— Да. — Роза застегнула ряд кожаных пуговиц на своем строгом жакете и в нескольких местах поправила одежду, уже готовясь к выходу.

— А теперь о чем вы говорите? — спросила Сара, входя с ботинками в руках. — Об очередной поездке в Италию?

— Нет, — сказала Мэгги. Она говорила неразборчиво, потому что держала во рту булавки. — О приставаниях пьяных мужчин.

— О приставаниях пьяных мужчин, — повторила Сара. Она села и принялась надевать ботинки.

— Ко мне они не пристают, — сказала она.

Роза улыбнулась. Это было очевидно. Сара была угловатой и невзрачной, с землистым цветом лица.

— Я могу пройти по мосту Ватерлоо в любое время дня и ночи, — продолжила она, расшнуровывая ботинки, — и никто не заметит. — На одном шнурке был узелок, она стала возиться с ним. — Но я помню, мне говорила одна женщина — очень красивая женщина, похожая на…

— Поторопись, — перебила ее Мэгги. — Роза ждет.

— Роза ждет… Так вот, эта женщина рассказывала, что, когда она заходит в Риджентс-парк поесть мороженого… — Сара встала, чтобы как следует вставить ногу в ботинок, — чтобы поесть мороженого, за круглым столиком со скатертью под деревьями, — она стала прыгать на одной ноге, в одном ботинке, — так вот, она говорила, что глаза выглядывают на нее из-за каждого листа и жгут, точно солнечные лучи, даже мороженое тает… Мороженое тает! — повторила Сара, хлопнула сестру по плечу и повернулась на носке.

Роза протянула руку.

— Вы останетесь дошивать платье? — спросила она. — Не пойдете с нами?

Она-то хотела, чтобы пошла Мэгги.

— Нет, я не пойду, — сказала Мэгги, пожимая ей руку. — Мне будет противно, — добавила она, улыбнувшись Розе со странной откровенностью.

Она имела в виду меня? — думала Роза, спускаясь по лестнице. Она хотела сказать, что ей противна я? Хотя она мне так нравится?

В переулке, который выходил на древнюю площадь поблизости от Холборна, продавал фиалки старик, такой потрепанный и красноносый, будто он простоял на перекрестках много лет подряд. Место он себе выбрал у ряда столбов. Туго увязанные букетики, каждый — с зеленой оберткой из листьев вокруг полузавявших цветов, лежали рядком на подносе: продать старику удалось немного.

— Хороши фялки, свежи фялки, — механически твердил он прохожим. Большинство из них даже не оглядывались на него. Но он повторял и повторял свое заклинание: — Хороши фялки, свежи фялки, — точно и не надеялся почти, что кто-нибудь у него их купит.

Подошли две женщины, старик протянул цветы и опять произнес:

— Хорошие фялки, свежие фялки.

Одна из женщин бросила на поднос два медяка. Старик поднял глаза. Вторая женщина остановилась, оперлась рукой о столб и проговорила:

— Здесь мы расстанемся.

На что другая — невысокая и полная — хлопнула ее по плечу и сказала:

— К чему эти глупости?

Высокая вдруг хохотнула, взяла с подноса букетик фиалок, как будто это она заплатила за него, и обе пошли дальше. Странная покупательница, подумал старик, — взяла фиалки, хотя не платила за них. Он посмотрел, как женщины идут по краю площади, а потом вновь забормотал:

— Хорошие фялки, чудные фялки.

— Здесь вы собираетесь? — спросила Сара, когда они шли по площади.

Было очень тихо. Шум уличного движения прекратился. Деревья еще не налились листвой, голуби возились и ворковали в их кронах. Оттуда на мостовую то и дело падали мелкие веточки. Теплый ветерок дунул в лицо Розе и Саре. Они шли по краю площади.

— Вон тот дом, — указала Роза.

Она остановилась у дома с резным парадным и множеством табличек у двери. Окна первого этажа были открыты, занавески полоскались на ветру, за ними был виден ряд голов: люди сидели за столом и разговаривали.

Роза помедлила на пороге.

— Вы идете или нет? — спросила она.

Сара колебалась. Она заглянула внутрь, затем наставила букетик фиалок на Розу и выкрикнула:

— Ладно! Марш-марш вперед!

Мириам Пэрриш читала письмо. Элинор чертила линии на промокательной бумаге. Все это я слышала, все это было много раз, думала она. Она оглядела стол. Даже лица людей повторялись. Вот этот похож на Джадда, эта — на Лэйзенби. А это Мириам, думала Элинор, рисуя на промокашке. Я знаю, что скажет он и что скажет она, думала Элинор, проделывая карандашом дыру в промокашке. Вошла Роза. Но кто это с ней? — удивилась Элинор. Она не узнала спутницу Розы. Кем бы она ни была, Роза махнула ей на стул в углу, и собрание продолжилось. Зачем мы это делаем? — думала Элинор, пририсовывая лепесток к дырке. Она подняла глаза. Кто-то гремел, ведя палкой по прутьям ограды, и насвистывал. В саду за окном ветви деревьев качались вверх-вниз. Листья почти совсем распустились… Мириам положила бумаги на стол, мистер Спайсер встал.

Наверное, иначе нельзя, подумала она, опять беря карандаш. Она делала пометки, слушая мистера Спайсера. Оказывается, ее карандаш может аккуратно вести записи, пока она сама думает о чем-то другом. Она способна разделить себя надвое. Одна половина слушает выступление — а он говорит очень толково, отметила Элинор, — другая же тем временем бредет по зеленой лужайке и останавливается перед цветущим деревом (ведь был чудесный день, и ей очень хотелось отправиться в Кью-Гарденз