Годы - [49]

— Чертовы мошенники! — сказала Роза громко, стукнув кулаком по парапету. Проходивший мимо клерк удивленно посмотрел на нее. Она засмеялась. Она часто разговаривала сама с собой. А почему бы нет? Это тоже было одним из ее утешений, как жакет и юбка, как шляпка, которую она нацепила, не взглянув в зеркало. Если людям охота смеяться — пусть. Она зашагала дальше. Ей предстоял обед на Хайямз-Плейс[35] с двоюродными сестрами. Она сама напросилась недолго думая, когда встретила Мэгги в магазине. Сначала она услышала голос, потом увидела руку. Удивительно — учитывая, сколь мало она была знакома с ними, ведь они жили за границей, — какое сильное ощущение она испытала, сидя там, у прилавка, еще до того, как Мэгги увидела ее, — наверное, это родственное чувство, это дает себя знать родная кровь? Она встала и сказала: «Можно, я зайду к вам?» — хотя, как всегда, была занята и не любила ломать свой день посередине. Она пошла дальше. Сестры жили на площади Хайямз-Плейс, за рекой. Хайямз-Плейс — несколько старых домов, стоящих полукругом, с резным названием посередине — она очень часто ходила мимо, когда жила там. В те давние дни она не раз задавалась вопросом: «Кто такой был этот Хайям?» Но так и не получила ответа. Она пошла дальше, за реку.

На убогой улице к югу от реки было очень шумно. То и дело какой-нибудь голос отделялся от общего гама.

Женщина кричала своей соседке; ребенок плакал. Мужчина толкал тачку и открывал рот, что-то крича в окна. В тачке лежали остовы кроватей, каминные решетки, кочерги и кривые железяки непонятного назначения. Но продавал он железный лом или покупал его, сказать было невозможно: все поглощал ритм, слова были почти стерты.

Уличный гул, шум движения, возгласы лоточников, отдельные крики и общий смешанный крик доносились до комнаты верхнего этажа на Хайямз-Плейс, в которой Сара Парджитер сидела за пианино. Она пела. Затем она умолкла и стала смотреть на сестру, накрывавшую на стол.

— Иди бродить в долины, — опять вполголоса напела Сара, — там розы все сорви, — она помолчала. — Очень мило, — сказала она мечтательно.

Мэгги взяла букет цветов, перерезала шпагат, которым они были туто увязаны, разложила их в ряд на столе, а затем стала устраивать их по одному в глиняном горшке. Цветы были разные: голубые, белые и лиловые. Сара наблюдала за сестрой. Вдруг она рассмеялась.

— Над чем это ты? — рассеянно спросила Мэгги. Она присоединила лиловый цветок к букету и оценила результат.

— Ослепленная восторгом созерцания, — проговорила Сара, — заслоняя глаза павлиньими перьями в утренней росе, — она указала на стол, — Мэгги сказала, — она вскочила и стала кружиться по комнате, — «Втроем — все равно что вдвоем, втроем — все равно что вдвоем!» — Она указала на стол, накрытый на три персоны.

— Но ведь нас трое, — сказала Мэгги. — Роза придет.

Сара остановилась. У нее вытянулось лицо.

— Роза придет? — переспросила она.

— Я тебе говорила. Я сказала, что Роза придет к нам обедать в пятницу. Сегодня пятница. И Роза придет обедать. С минуты на минуту. — Она встала и начала складывать кусок материи, лежавший на полу.

— Сегодня пятница, и Роза придет обедать, — повторила Сара.

— Я тебе рассказывала, — сказала Мэгги. — Я была в магазине. Покупала материю. И какая-то женщина, — она сделала паузу, чтобы аккуратнее сложить ткань, — вышла из-за прилавка и сказала: «Я ваша двоюродная сестра Роза. Можно мне навестить вас? В любой день, в любое время», — сказала она. Вот я и пригласила ее, — Мэгги положила материю на стул, — обедать.

Она оглядела комнату, чтобы проверить, все ли готово. Не хватало стульев. Сара подвинула стул.

— Роза придет, — сказала она. — А здесь она сядет. — Сара поставила стул к столу, лицом к окну. — И она снимет перчатки и положит их — одну с этой стороны, а другую — с этой. И скажет: «Я никогда не была в этой части Лондона».

— А потом? — спросила Мэгги, глядя на стол.

— Ты скажешь: «Здесь удобно ходить в театры».

— А потом?

— А потом она скажет задумчиво, улыбаясь, склонив голову набок: «Вы часто ходите в театр, Мэгги?»

— Нет, — сказала Мэгги. — У Розы рыжие волосы.

— Рыжие?! — воскликнула Сара. — Я думала, седые — тонкая прядь, выбившаяся из-под черного чепца…

— Нет, — сказала Мэгги. — У нее пышные рыжие волосы.

— Рыжие волосы, рыжая Роза! — воскликнула Сара. Она повернулась на носке. — Роза — сердца огонь, Роза — пламя души, Роза — скорбь мировая, рыжая, красная Роза!

Внизу хлопнула дверь. Они услышали поднимающиеся по лестнице шаги.

— Вот и она, — сказала Мэгги.

Шаги остановились. Они услышали голос: «Еще выше? На самый верх? Спасибо». Шаги опять стали подниматься.

— Какая жуткая пытка, — начала Сара, ломая пальцы и прижимаясь к сестре, — эта жизнь!

— Хватит глупостей, — сказала Мэтти, оттолкнув ее в тот момент, когда открылась дверь комната.

Вошла Роза.

— Мы не виделись сто лет, — сказала она, пожимая руки сестрам.

Она сама не знала, что заставило ее прийти. Все оказалось против ее ожидания. Комната была довольно явно отмечена бедностью, ковра не хватало на весь пол. В углу стояла швейная машинка, и Мэгги выглядела не так, как в магазине. Однако Роза заметила темно-красное кресло с позолотой, — это принесло ей облегчение.