Годы оккупации - [88]
Этот ароматически-иероглифический распад — руны в ядрышке мускатного ореха, мантическое бросание щепотки шафранного порошка. Надо бы, чтобы были такие сочинения, которые улетучиваются, растворяясь в аромате. Но в таком случае разум должен бы обрести способность сочетаться с обонянием так, как он сочетается со слухом и зрением. Кант назвал обоняние наименее необходимым из чувств. Это суждение сугубо интеллектуальное. Иногда ты догадываешься, что в ароматах таятся колоссальные архивы, нам лишь недостает к ним ключа. В них заключен смысл, недоступный слову. Мы говорим об аромате эпохи, книги, духовности.
Из разговора во сне. Я слышал, как кто-то третий, участвовавший в беседе, сказал Стефану Георге:
«Между прочим, ученые установили — и для вас это сообщение покажется неприятным, — что сыворотка крови ведущих людей отличается определенными особенностями. В ней нашли вещество, которое имеет сходство с гормонами луковичной шкурки».
Фридрих Георге сказал на это: «А почему мне это должно показаться неприятным?» Этот ответ меня развеселил.
«Оплот надежный наш господь», 1529. Когда народы становятся похожи на маршевые колонны, направляющиеся в неизвестность, эта песня вдруг оживает в памяти немецкого языка. Это точное продолжение «Гелинда».[162] Бог — это защитник в борьбе, податель оружия, сын его — «славный муж», предводитель сражения.
Следы Лютера в нашей судьбе неистребимы; он вступает всегда, когда мы принимаем важное решение. Любая попытка возродить былую Una sancta должна неизбежно потерпеть крушение не столько из-за его учения и реформ, сколько из-за его личности, обратившейся в слово, разве только когда-нибудь найдется такой папа, который будет обладать достаточно сильным авторитетом, чтобы канонизировать Лютера и поставить его в один ряд с другими отцами церкви.[163]
С деревьев, еще не сбросивших листвы, падают капли; сквозь тонкую туманную дымку светятся хризантемы — последние цветы осени. Пора уже перелопачивать компост; это последняя работа садоводческого года. Кстати, она поучительна; беглая археология заступа открывает картину постепенного тления. Это утешительное зрелище, так как оно наглядно показывает, как обращаются в ничто отжившие и ненужные вещи; они возвращаются в лоно стихии, которая поглощает их ради нового плодоношения. Временами еще различаешь их остатки. Так, я увидел кусочек ткани, превращенный плесенью в тончайшее кружево. Формы сливаются с гумусом, перебраживают в материнской почве. Здесь я обыкновенно закапываю также старые рукописи и памфлеты с мыслью о том, что скоро они прорастут цветами.
1948
Новые беженцы. Один рабочий из Шнеберга рассказал, что русские руками рабов добывают в рудниках Саксонии уран. Можно допустить, что здесь подготавливается предъявленная в Нью-Йорке квитанция на выдачу Саксонии и Тюрингии. В таких делах существует запутанная бухгалтерия. Гитлер тоже не знал, что будет означать для него высылка гёттингенских физиков. «Немецкая физика» плохо согласовывалась с притязаниями на положение мировой державы; похоже на это обстояло дело и с расовой теорией. Тут приходится обходиться минимумом мировоззрения специфической окраски. Дается рамка, а не мозаика.
В прогностическом плане это также говорит не в пользу русских, которые привносят в науки и искусства мировоззренческие элементы. К этому добавляется еще и кириллица, сложность их языка по сравнению с английским, который всюду легко ассимилируется, даже у австралийских негров. Он конформен технике. У русских есть сильный особенный привкус, поэтому они всюду должны применять насилие. Это усиливается по мере их расширения, и уже проявляется на оккупированных ими территориях.
Определенные правила еще «действуют» в классической политике, как и в классической механике, так, например, свободные выборы, право народов на самоопределение, национальный суверенитет, нейтралитет малых государств, основные права. Однако они действуют не повсюду и не во всякое время. Надстройка, однажды появившись, вырабатывает новые, еще неизученные законы, с новым принуждением и новыми свободами.
Никогда еще упорядочивающие умы не требовались так, как сейчас. Это звучит банально в такое время, которое отличается тем, что тут то и дело происходят процессы упрядочивания, нормирования и перестраивания существующего порядка. Но в перспективе обобщенного подхода эти процессы представляют собой задачи, а не решения. Не поверхностные силы изменяют глубинные слои, а наоборот — глубинные слои изменяют то, что находится на поверхности: что представляют собой формулы кристаллов? Вероятно, они проще, чем нам кажется. Мы живем в пубертатный период, во время героической фазы рабочего; техника — его одеяние. Не она изменяет жизнь, она является лишь мощным признаком глубинных изменений. Приспосабливание к технике означало бы, что мы хотим тело приспособить к платью. В таком случае мерки зависели бы от портных.
Скапливается все больше почты; наряду с умножившимися техническими средствами и административными органами это еще одна уловка, которой пользуется дух нашего времени, стремясь превратить свободное время в функциональное, досуг в работу. Транспорт облегчает передвижение и увеличивает площадь атаки, число мест, где размещаются откачивающие установки.
Эта книга при ее первом появлении в 1951 году была понята как программный труд революционного консерватизма, или также как «сборник для духовно-политических партизан». Наряду с рабочим и неизвестным солдатом Юнгер представил тут третий модельный вид, партизана, который в отличие от обоих других принадлежит к «здесь и сейчас». Лес — это место сопротивления, где новые формы свободы используются против новых форм власти. Под понятием «ушедшего в лес», «партизана» Юнгер принимает старое исландское слово, означавшее человека, объявленного вне закона, который демонстрирует свою волю для самоутверждения своими силами: «Это считалось честным и это так еще сегодня, вопреки всем банальностям».
«Стеклянные пчелы» (1957) – пожалуй, самый необычный роман Юнгера, написанный на стыке жанров утопии и антиутопии. Общество технологического прогресса и торжество искусственного интеллекта, роботы, заменяющие человека на производстве, развитие виртуальной реальности и комфортное существование. За это «благополучие» людям приходится платить одиночеством и утратой личной свободы и неподконтрольности. Таков мир, в котором живет герой романа – отставной ротмистр Рихард, пытающийся получить работу на фабрике по производству наделенных интеллектом роботов-лилипутов некоего Дзаппарони – изощренного любителя экспериментов, желающего превзойти главного творца – природу. Быть может, человечество сбилось с пути и совершенство технологий лишь кажущееся благо?
Из предисловия Э. Юнгера к 1-му изданию «В стальных грозах»: «Цель этой книги – дать читателю точную картину тех переживаний, которые пехотинец – стрелок и командир – испытывает, находясь в знаменитом полку, и тех мыслей, которые при этом посещают его. Книга возникла из дневниковых записей, отлитых в форме воспоминаний. Я старался записывать непосредственные впечатления, ибо заметил, как быстро они стираются в памяти, по прошествии нескольких дней, принимая уже совершенно иную окраску. Я потратил немало сил, чтобы исписать пачку записных книжек… и не жалею об этом.
Первый перевод на русский язык дневника 1939—1940 годов «Сады и дороги» немецкого писателя и философа Эрнста Юнгера (1895—1998). Этой книгой открывается секстет его дневников времен Второй мировой войны под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, французский перевод «Садов и дорог» во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из самых выдающихся стилистов XX века.
Дневниковые записи 1939–1940 годов, собранные их автором – немецким писателем и философом Эрнстом Юнгером (1895–1998) – в книгу «Сады и дороги», открывают секстет его дневников времен Второй мировой войны, известный под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Французский перевод «Садов и дорог», вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из выдающихся стилистов XX века. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.