Годы оккупации - [49]

В качестве техника, духовно-абстрактного существа, человек неизбежно является врагом и эксплуататором естественного и культурного человека. Следовательно, человек должен обезопасить себя от самого себя каким-то способом, который невозможно было предусмотреть ни в те времена, когда принимался акт «Наbeas corpus»,(«(Пусть) ты имеешь тело» (лат,) — первые слова закона о неприкосновенности личности, принятого английским парламентом в 1079 г.) которым устанавливалось положение о личной неприкосновенности, ни тогда, когда провозглашались права человека. Рабочий должен оградить область своей свободы.

Леон Блуа отмечает в своем дневнике 20-е апреля как радостный день. В этот день до него дошло известие о том, что Кюри, «сатанинский изобретатель радия», погиб в результате несчастного случая. Такие места можно часто встретить у Блуа; создается впечатление — то ли он сумасшедший, то ли провидец, в любом случае это незаурядно.

Кирххорст, 13 сентября 1945 г.

Тринадцатая глава первого послания Павла к Коринфянам представляет собой гениальную кульминацию, причем происходит это за счет величайшей простоты. Там, где свет его ума изливается преломленными лучами, читать его довольно трудно, а тут вдруг такая теплота и легкость. Тут сохранилось что-то от «говорения языками», мастерское владение которыми, как он говорит немного выше, ему дано; потому-то этой главе на всех языках присуща особенная глубина, своеобразная эвфония.

В необычайно важном 12-м стихе происходит взаимопроникновение платонического и христианского мировоззрения. В переводе Лютера: «Wir sehen jetzt durch einen Spiegel in einem dunklen Wort»,(«Мы видим сейчас как бы сквозь зеркало в темном слове» (нем.) (в библии: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло…»).) — неточно отражает топографию, которая кроется в аблативе.

Мы видим сейчас в зеркале загадочную картину. Зеркало — наше средство; оно — наше чувственное восприятие, на поверхность которого бытие отбрасывает свою тень. И как во всяком зеркале, ему недостает глубинного измерения; оно дает лишь отблеск действительности. Ее не обретешь, вступив внутрь зеркала; из него надо выйти

Пришло первое письмо от матушки и сняло с моей души одну из главных забот. Все эти сообщения более или менее фантастичны. Мы были участниками такой катастрофы, какие нам были знакомы только по старинным хроникам. Жизненная волна качнулась вниз и обрушилась и миллионы людей вместе с нею, барахтаясь в прозрачном кристалле. К этому надо добавить, что разорение постигло такие пространства, где сознание достигло высочайшего развития. Возможно, археологические наклонности, помпейские настроения уже представляли собой увлечение, в котором выразились предчувствия.

Кирххорст, 14 сентября 1945 г.

Дочитав шестой том, я закончил чтение «Анекдотов». Сент-Бёв высказал очень меткое суждение о Тальмане: он говорит, что у него был прирожденный талант к анекдоту, как у Лафонтена к басне. Было бы просто жаль, если бы Тальман собрал воедино свой фрагментарный материал и переработал его, как было первоначально задумано, в историю Регентства. Вся прелесть как раз в преходящих, будничных чертах, в отсутствии строгой последовательности; здесь видно, как складывается история, как сливаются отдельные струйки. Генеалогические заметки подобны семенам; они всходят, образуя побеги, характерные черты и нелепости, украшаясь цветами анекдотов, шуток, кончетти и каприччио, плоды созревают на многообразных делянках. Тут мы попадаем в XVII век, равно удаленный от Средневековья и от национального государства. У свободы еще есть добротный противовес.

Ныне, в особенности после того, как было уничтожено поместное дворянство и стерты различия между ремеслами, подобный опус уже невозможен. Силой, которая порождает исторический анекдот, являются яркие исключительные случаи. Нужна живая мифотворческая основа, как например та, что была заключена в Старине Фрице,[101] в Маленьком Капрале. В них проглядывают архетипы. Величие состоит не в количественном свойстве. Если Карл Краус сказал: «По поводу Гитлера мне ничего не приходит в голову», — это было о том же. То, что можно было услышать там, имеет скорее окраску абсурдности, гротескности, нездешности, не умещается в исторических рамках. В наше время рассказы меняются, что можно наблюдать при встречах бывалых людей. Рассказ теряет характерологический элемент и приобретает больше движения. Вместо персонажей в нем проступают ситуации. Судьбы принимают вид математических кривых, четких испытаний и задач. Любой человек может быть помещен в эти обстоятельства, с тем чтобы справиться с ними или потерпеть неудачу, как это уже намечается в анекдотах Клейста. Особенно наглядно это видно в историях Эдгара По, которые, скорее, похожи на математические выкладки.

Темой является овладение динамическим миром. Оно может быть осуществлено только при опоре на неподвижное, из центра. Поэтому в рассказах всегда присутствует тайный поиск центральной точки, которая соответствует географической устремленности к полюсам. Там располагается кульминационная точка опасности и там ее побеждает смельчак, как это происходит у Эдгара По в «Малыптреме» и у Джозефа Конрада в «Тайфуне».