Годы оккупации - [45]
Разбирая переписку, я дошел до буквы N. Письма Никиша также отсутствуют. Они тоже навлекли на меня посещение полиции.
Эрнст Никиш принадлежит к тем исключительным людям, которые не теряют мужества во время гражданской войны. До начала этих событий я и не думал, что такого рода мужество встречается настолько редко. Литература, включая свидетельства, современников, дает об этом очень неточное представление. Там все уж слишком ориентировано на Плутарха. Когда колосс лежит поверженный на земле, вокруг него начинают роиться мухи; все, кому не лень, начинают рассказывать о том, как они способствовали его падению.
Это человеческая черта; всякому хочется представить себя в выгодной роли. Впридачу это приносит политические дивиденды. Всем известно, что к побежденному окружающие относятся как к зачумленному. Именно по этой причине нам самим довелось наблюдать то ужасное молчание, которое возникает по окончании гражданской войны, когда победитель, захвативший под ликование масс неограниченную власть, только и ждет момента, когда подаст голос кто-то с ним несогласный. Я сам видел, как одиноки люди вроде Никиша, отказывающиеся капитулировать. Вокруг стоит гробовое молчание.
Мужество, проявляемое в гражданской войне, это большая тема; при случае надо будет к ней вернуться. Казалось бы смерть, что тут, что там, везде одинакова. Однако же это не так. По крайней мере в воображении гибель в гражданской войне кажется ужаснее. Поэтому армия становится спасительным пристанищем, местом, где человек ощущает себя в большей безопасности. Мне вспоминается одна ночь во время нашего наступления во Франции в 1940 году; впереди мы слышали артиллерийскую канонаду на Шмен-де-Дам, видели, как сверкали вспышки. Отчего же меня не волновала опасность, которая грозила оттуда, а все мои мысли были заняты статьей мелкого журналистика, который «клеймил» меня в своей газетенке? Тогда, в ночном строю, шагая по белой дороге, я вдруг понял, как же это нелепо, и несколько раз попробовал сам себя одернуть, но мои мысли то и дело возвращались к этому больному месту. Мы сами видели, как такое первостепенное значение внутриполитических условий сохранялось для нас даже среди того ужаса, который приходилось пережить, попав на фронте в котел.
Посетители, двое служащих государственной полиции, объявились у меня, когда я вернулся в отпуск после этой кампании. Я находился в выгодном положении, на мне была военная форма, я вернулся после выигранного блицкрига и на меня не распространялись их полномочия. Я мог бы отказаться отвечать на их вопросы, но решил все-таки согласиться. Никиш в то время давно уже сидел в тюрьме; я подумал, что, может быть, сумею ему как-то помочь. Опасность грозила и другим моим близким знакомым.
На этот раз, очевидно, дело было не личного, а скорее общего свойства, речь шла о поголовной проверке, направленной против «черного фронта». Под этим собирательным термином подразумевались отдельные лица и группы, между которыми было мало общего, кроме того, что они не принадлежали ни к какой партии и слыли «непрозрачными». Подобный разряд есть в зоологической классификации. Полиция обязана следить за ним, как лесничий за порученными его попечению лесными участками, в которых он регулярно проводит отстрелы. Сейчас шло подобное прочесывание, и предполагаю, что работа велась с размахом. Надежда на то, что военные успехи несколько разрядят внутреннюю обстановку, не оправдалась. Напротив, теперь были сняты последние сдерживающие моменты. Как раз в эти дни был принят ряд злополучных решений.
Мои посетители, как я и ожидал, тотчас же заговорили о Никише и потребовали от меня сказать, что я думаю об этом человеке и о нашем знакомстве. В эти полицейские двойки всегда входит один умный и один физически сильный. Я обратился к умному и стал объяснять, что Никиш — это человек, во-первых, национальных, а во вторых, социальных взглядов, и все обвинения против него, в сущности, основаны на недоразумении, на отличиях терминологии, а его русофильская тенденция также проистекает из национальных, а не большевистских симпатий, а поскольку у нас сейчас заключен с русскими пакт о ненападении, то такой человек, как Никиш, может быть как раз очень полезен.
Умный внимательно выслушал меня; сильный по его знаку время от времени что-то записывал. Когда я закончил, наступила пауза. Затем умный сказал: «Но в своих письмах к господину Никишу вы обыкновенно высказываетесь совершенно иначе». С этими словами он достал из левого нагрудного кармана солидную пачку бумаг, достаточную для того, чтобы в ней уместились все письма, написанные мною Никишу в Саксонию, с тех пор как он приобрел там известность в качестве лидера старых социалистов. Его фамилию тогда называли в одном ряду с Виннингом и говорили, что у левых появились выдающиеся политические головы, мыслящие на государственном уровне.
Впрочем, полицейский сказал это без иронии. И не осуждающе. Тон был объективно констатирующий, возможно, с неуловимым оттенком некоторого сожаления. Для мелкого чиновника местного сельского ведомства он был определенно умным человеком. Если по нему можно было судить о штате государственной полиции в целом, то в ней, по-видимому, сконцентрировалась страшная сила.
Эта книга при ее первом появлении в 1951 году была понята как программный труд революционного консерватизма, или также как «сборник для духовно-политических партизан». Наряду с рабочим и неизвестным солдатом Юнгер представил тут третий модельный вид, партизана, который в отличие от обоих других принадлежит к «здесь и сейчас». Лес — это место сопротивления, где новые формы свободы используются против новых форм власти. Под понятием «ушедшего в лес», «партизана» Юнгер принимает старое исландское слово, означавшее человека, объявленного вне закона, который демонстрирует свою волю для самоутверждения своими силами: «Это считалось честным и это так еще сегодня, вопреки всем банальностям».
«Стеклянные пчелы» (1957) – пожалуй, самый необычный роман Юнгера, написанный на стыке жанров утопии и антиутопии. Общество технологического прогресса и торжество искусственного интеллекта, роботы, заменяющие человека на производстве, развитие виртуальной реальности и комфортное существование. За это «благополучие» людям приходится платить одиночеством и утратой личной свободы и неподконтрольности. Таков мир, в котором живет герой романа – отставной ротмистр Рихард, пытающийся получить работу на фабрике по производству наделенных интеллектом роботов-лилипутов некоего Дзаппарони – изощренного любителя экспериментов, желающего превзойти главного творца – природу. Быть может, человечество сбилось с пути и совершенство технологий лишь кажущееся благо?
Из предисловия Э. Юнгера к 1-му изданию «В стальных грозах»: «Цель этой книги – дать читателю точную картину тех переживаний, которые пехотинец – стрелок и командир – испытывает, находясь в знаменитом полку, и тех мыслей, которые при этом посещают его. Книга возникла из дневниковых записей, отлитых в форме воспоминаний. Я старался записывать непосредственные впечатления, ибо заметил, как быстро они стираются в памяти, по прошествии нескольких дней, принимая уже совершенно иную окраску. Я потратил немало сил, чтобы исписать пачку записных книжек… и не жалею об этом.
Первый перевод на русский язык дневника 1939—1940 годов «Сады и дороги» немецкого писателя и философа Эрнста Юнгера (1895—1998). Этой книгой открывается секстет его дневников времен Второй мировой войны под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, французский перевод «Садов и дорог» во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из самых выдающихся стилистов XX века.
Дневниковые записи 1939–1940 годов, собранные их автором – немецким писателем и философом Эрнстом Юнгером (1895–1998) – в книгу «Сады и дороги», открывают секстет его дневников времен Второй мировой войны, известный под общим названием «Излучения» («Strahlungen»). Французский перевод «Садов и дорог», вышедший в 1942 году, в один год с немецким изданием, во многом определил европейскую славу Юнгера как одного из выдающихся стилистов XX века. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Одна из ранних книг Маркеса. «Документальный роман», посвященный истории восьми моряков военного корабля, смытых за борт во время шторма и найденных только через десять дней. Что пережили эти люди? Как боролись за жизнь? Обычный писатель превратил бы эту историю в публицистическое произведение — но под пером Маркеса реальные события стали основой для гениальной притчи о мужестве и судьбе, тяготеющей над каждым человеком. О судьбе, которую можно и нужно преодолеть.
Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.
«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.