Годы молодости - [60]

Вечером, когда мы сидели на балконе у Николая Георгиевича, не зажигая огня, в темных сумерках, когда кричали цикады и блестели при луне листья магнолий, Гарин вспоминал о своем путешествии по Корее, говорил о приветливости, гостеприимстве корейского народа и о том, как очаровательны там дети. Семи-восьми лет они уже помогают родителям: девочки матери — дома, мальчики уходят с отцом на рыбную ловлю.

— Я очень полюбил этот трудолюбивый мирный народ, которому так тяжело под японским игом. А как хороши и поэтичны корейские сказки. Везде, где только наш отряд делал привал, я записывал сказки, которые замечательно рассказывают старики. И если они что-нибудь пропускали, то слушатели немедленно восстанавливали пропуск и часто от себя добавляли новые подробности.

И Николай Георгиевич по памяти рассказал несколько из записанных им сказок.

Было поздно, когда мы расходились, однако Николай Георгиевич хотел еще поработать. Он тогда писал роман «Инженеры».

— Не разберу, что за человек Табурно, — сказал Куприн Гарину в один из ближайших дней, когда мы возвращались после обеда. — Искренне ли он хочет всех инакомыслящих обратить в свою веру или просто любит спорить по каждому поводу? Я часто сужу людей по первому впечатлению, но проверить его можно только тогда, когда с глазу на глаз посидишь с человеком в ресторане за бутылкой вина. Мне Табурно скорее симпатичен, мне нравится его горячность.

— Он человек совсем не сложный, каким кажется вам, Александр Иванович, — ответил Гарин. — Он истинный «нововременец», сотрудник газеты «Чего изволите». Я встречался и с другими пишущими там литераторами, все они демонстрируют свой ярый патриотизм, притом, конечно, антисемиты и готовы защищать даже погромы. Недаром «Новое время» — единственная газета, которую читает царь. Я стараюсь не допускать за столом споров. Молодежь несдержанна, всегда в увлечении может сказать лишнее, что может быть превратно истолковано. Среди инженеров нашей изыскательной партии имеются и сторонники взглядов Табурно. А потом пойдет слух, что у нас ведутся революционные разговоры.

Наши убеждения с Табурно во многом диаметрально противоположны, но я не возражал, когда мне предложили взять его в качестве помощника, так как он крупный, очень знающий инженер. Если бы у него не было этих заслуг, я бы постарался уклониться, хотя мне его упорно рекомендовали сверху. Мы ведем только деловые разговоры, и никаких трений на этой почве у нас не бывает. Личной близости между нами, конечно, нет.

Наступило молчание.

— Правда, милый веселый мальчик его сынишка Вук? — снова заговорил Гарин. — Но отец слишком настойчиво внедряет в него слово «черногорец», которое ребенку трудно произнести и содержание которого он еще не понимает. Родители часто делают такие ошибки.

Дни проходили однообразно. Чередовались утренний уход Куприна и Гарина, обед, купание и вечером беседы на балконе с Николаем Георгиевичем, его рассказы о путешествиях, импровизации сказок. Так незаметно прошло время нашего пребывания в Кастрополе.

В день прощального обеда Куприн прочитал вслух поэму «Кастрополь», в которой он юмористически описывал свое пребывание здесь. В поэме встречались самые неожиданные и забавные рифмы, вызывающие веселый смех слушателей. К сожалению, я запомнила только две строки:

Но спорит яростно и бурно

Всегда стремительный Табурно.

Табурно был в восторге и тотчас же, пообещав только переписать поэму и сразу же вернуть Николаю Георгиевичу, завладел ею.

Уезжали мы вечером, когда уже взошла луна и дорога была ярко освещена.

— Я доволен, что мы побывали в Кастрополе. Мне было приятно ближе узнать Николая Георгиевича. Когда мы бывали на работах, он говорил мне о своих изумительных планах постройки железной дороги.

«Веселый размах, пылкая, нетерпеливая мысль, сказочное блестящее творчество», — писал о нем позднее Александр Иванович в своих воспоминаниях.

* * *

Была уже осень, мы на террасе пили чай, когда пришли Ростовцевы позвать нас на ужин. При этом, обращаясь ко мне, Соня сказала:

— На днях к нам приехал гостить брат Михаила Ивановича. Помните, два года назад, когда вы жили здесь с тетей Верой и мы обе еще не были замужем, у вас был с ним флирт.

Александр Иванович изменился в лице и, взяв со стола чайную ложку, молча стал перекручивать ее в штопор. Такое настроение Александра Ивановича не предвещало ничего приятного.

Когда Ростовцевы уходили, Соня спросила:

— Так вы будете у нас вечером?

Александр Иванович молча поклонился.

— Я и не подозревал, что у тебя раньше в самом деле был «Петр Федорович», — язвительно заметил мне Александр Иванович, когда Ростовцевы ушли.

— Конечно, Саша, — живо вмешалась мамаша, откладывая вязанье, — у моей Зины до того, как она, к несчастью, вышла замуж за Ната, было много поклонников. И гораздо лучше, чем этот ее скверный Нат, — вздохнула Любовь Алексеевна. — Понятно, что и за Мусенькой ухаживали, когда она была барышней.

Александр Иванович промолчал и только исподлобья взглянул на мать.

С Дмитрием Ивановичем Ростовцевым я познакомилась у Милюковых. Профессор Милюков, статьи которого печатались в «Мире божьем», был некоторое время редактором, а затем просто сотрудником журнала. Анна Семеновна, жена Милюкова, пригласила меня к ним на квартет. Первую скрипку в квартете играл офицер Павловского гвардейского полка, москвич, Дмитрий Иванович Ростовцев.