Годы испытаний. Книга 3. Разгром - [49]

— И у меня, — говорит Большаков, — тоже две птичьих фамилии есть — Птица и Курица.

Сержант Скитов замечает:

— Из курицы такая же птица, как из Васи Сучка — шофер. День ездит, а месяц в ремонте.

Сучок сердито глядит в сторону Скитова.

— А мне довелось встретить целую рыбью династию, — сказал писарь с чубчиком. — В полковой школе учился, так у нас старшина был Сом, а курсанты в роте по фамилии Окунь, Плотвичкин и Щукин.

— Но теперь не то что раньше, — сказал Захар Авдеевич. — Советская власть разрешила людям всякие обидные прозвищные и паскудные фамилии на новые менять. Фамилия — она для человека много значит.

* * *

Приказ из дивизии о подготовке полка к передислокации пришел неожиданно.

Майор Миронов и батальонный комиссар Зайченко с утра уехали по вызову командира дивизии. Они получали окончательные указания, а в полку готовились к отъезду.

Вчера только намечали провести показательные занятия по управлению ротой в наступательном бою и командирские занятия по организации взаимодействия. Ванин собирался всю неделю посвятить штабной тренировке своих помощников — и вот получен, как это нередко случается в армейской жизни, приказ, навсегда похоронивший окончательно все личные и служебные планы и замыслы.

3

День 13 октября 1942 года начался как все рабочие, будничные дни в Генеральном штабе.

Но его начальник — генерал-полковник Василевский, всегда до подчеркнутого безразличия спокойный человек, заметно волновался. Первыми, кто заметил это, были начальники фронтовых направлений. Василевский придирчиво и детально уточнял их данные о положении фронтов за истекшие сутки. И особенно на сталинградском направлении.

Нет, это происходило отнюдь не по случайному совпадению с роковым числом «тринадцать», магически действующим на настроение начальника Генерального штаба.

По донесениям, полученным от командующего Сталинградским фронтом, он знал, что короткое затишье, наступившее с 8 октября после ожесточенных боев 62-й армии в Сталинграде, только кажущаяся идиллия фронтового спокойствия в канун надвигающейся бурной грозы. Кто-кто, а Василевский представлял по последним разведсводкам, что немцы подтянули свои резервы и произвели перегруппировку, нацелив удар на Сталинградский завод, с тем, чтобы здесь разрезать пополам войска 62‑й армии и выйти к Волге.

Знал, правильно оценивал, но не мог предотвратить этого удара, как и Ставка, поскольку ни время, ни те силы, которыми мы располагали, не позволяли организовать надежный заслон. Оставалось надеяться только на самих обороняющихся. Да они не бездействовали и не полагались на помощь «свыше».

Командующий Сталинградским фронтом приказал 62-й армии силами дивизии Жолудева и одним полком Горишного нанести контрудар по западной окраине поселка «СТЗ» с целью сорвать подготовку нового наступления противника. Это было правильно и разумно: заставить врага перейти к активным действиям раньше, чем намечает он сам.

Да это был не только риск, а разумная боевая дерзость. Одной дивизией — против пяти. Из них две танковые. И вот вчера, утром 12 октября, начался дерзкий контрудар частью сил 62-й армии.

Немцы оказывали ожесточенное сопротивление. Весь день дивизия Жолудева атаковала на своем левом фланге и в центре, но продвинулась всего на 300 метров. А соседний полк Горишного и того меньше — на 200 метров.

Гитлеровцы не ожидали удара, но плотность их боевых порядков, нацеленных на решительную схватку, пробить было невозможно. Весь день шли встречные бои с переменным успехом.

А далее что? Дальше как и те, кто наносил контрудар с обозначившимся незначительным успехом, так и начальник Генерального штаба, понимали: в ближайшие дни противник придет в себя после внезапных ударов и сам обрушит на войска 62-й армии в пять раз превосходящий по силе удар. И тогда?! Впрочем, можно, не гадая, ясно представить, что будет тогда. А сейчас вот через несколько минут он должен, как и всегда, в 12 часов дня сделать очередной доклад Верховному Главнокомандующему обо всех изменениях и боевых действиях, происшедших за ночь на советско-германском фронте.

В Кремле, в кабинете Верховного собрались представители Ставки. Неторопливо, молчаливые, какие-то замкнутые в последние дни, они заняли свои места, поглядывая то на Сталина, то на начальника Генерального штаба с тревожным ожиданием.

Василевский, как обычно, спокойным голосом начал доклад. И только по пальцам рук можно было понять, что все же он чем-то взволнован. «Сталин один из первых заметил это. И когда начальник Генштаба стал последовательно докладывать о положении фронтов, начиная с самого северного участка — Карельского фронта и Северного флота, затем перешел к Ленинградскому, Северо-Западному фронту, Сталин, казалось, с безразличием слушающий его доклад, вдруг перебил его:

— Александр Михайлович, скажите, пожалуйста, и на других фронтах также тихо?

— Исключая Сталинградский и смежные с ним фронты. И кавказское направление.

— Вот-вот, мы и послушаем о них. Остальные окопались, сидят, ждут у моря погоды. Ну и, как всегда, просят у Ставки какой-нибудь помощи.

Василевский сказал, что выписка из сводки о положении на советско-германском фронте готова для каждого участника совещания, и тут же стал подробно докладывать о Сталинграде.