Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река - [100]

Аленцова ничего ему не ответила, а только сильнее обняла и прижалась к его груди.

4

В середине июля Канашов вывел остатки своей дивизии из окружения за реку Дон. И здесь его постигли новые неприятности. Его отозвали в штаб фронта и отстранили от командования дивизией, приказав передать ее полковнику Быстрову. Дивизия была влита в состав 64-й армии, командование которой принял генерал-лейтенант Чуйков.

— Неужели это правда? — не верила Аленцова, встретив Канашова.

— Правда, Нина, к сожалению, правда.

— Да, но почему же так? — недоумевала она. — Ты ведь вывел дивизию, сохранил знамя. А у Быстрова не осталось ничего, кроме штаба. Он сам рассказывал мне сегодня. Почему же его не сняли и не наказали?

— Не знаю…

Канашов решил ее не расстраивать и не стал рассказывать о своем резком разговоре с заместителем командующего Сталинградским фронтом. «Может, я погорячился и наговорил чего лишнего, но уж выложил все, что носил на душе, как камень, в эти тяжелые дни отступления».

Он сидел задумчивый и подавленный.

— Мне еще повезло.

— Повезло?!

— Да, Нина, хотели судить. Могли разжаловать, расстрелять. Ты знаешь, есть новый строгий приказ № 270. Ставки: «Ни шагу назад. Стоять в обороне насмерть…» А за Шаронова мне обидно. Его исключили из партии якобы за потерю принципиальности. Человек с первых дней воюет, ранен… У них род потомственных партийных работников. Самый старший брат — комиссар полка — погиб в гражданскую войну при штурме Перекопа. Второй брат, Алексей, сейчас секретарь райкома в Сталинграде. Нет!.. Федора Федоровича я в обиду не дам. До члена Военного совета Сталинградского фронта Хрущева дойду. Нельзя же так людей калечить. И дивизии Быстрову не сдам. Найдутся у нас командиры свои, боевые и опытные. Не надо нам варягов, которые к чужой славе спешат примазаться…

Аленцова долго сидела молча, потом сказала:

— Я не хочу оставаться здесь без тебя.

— Я тоже не хочу. Но до тех пор, Нина, пока не состоится новое назначение, сделать ничего нельзя.

5

Секретарь райкома партии Алексей Федорович Шаронов, высокий, сутуловатый, с пышной седой шевелюрой, стоял у окна кабинета, глядел на дымящийся кровавый закат. Он слушал, как дребезжат стекла, и с тревогой думал о судьбе родного Сталинграда. С каждым днем все ближе и слышнее становилась ранее глухая артиллерийская канонада. Фронт приближался с неотвратимой силой.

С каждым днем немецкие самолеты все чаще и чаще появлялись над городом.

Тревожные мысли одолевали секретаря. Перед ним встало много сложных вопросов, которые требовали немедленного решения. Обстановка накалялась и становилась все более критической. Ясно было, что немцы рвутся к городу и надо его оборонять. В жестоких и кровопролитных боях части Красной Армии дерутся самоотверженно и стойко, но враг подавляет своей техникой, У него пока больше танков и самолетов, и поэтому немцы владеют инициативой.

Надо мобилизовать коммунистов и все население района на помощь армии. Работа предстояла тяжелая. Наступили знойные июльские дни. Люди после своего трудового дня должны были идти на земляные работы, готовя оборонительные позиции на подступах к городу.

Сегодня с утра Шаронов получил указание городского комитета обороны и задание Военного совета фронта помочь отремонтировать подбитые танки. Он тут же связался с директором тракторного завода и передал ему распоряжение.

«Завтра, — размышлял он, стоя у окна, — когда поеду па строительство оборонительных сооружений, надо заглянуть на завод и поглядеть, что сделано». Он прошелся по кабинету. День клонился к вечеру, но оставалось еще много нерешенных вопросов. Надо было проверить, как идет эвакуация населения и отправка ценного оборудования на Урал. Он набрал номер, попросил телефонистку соединить его с начальником вокзала.

— Здравствуй, старина. Скажи, пожалуйста, как у тебя идут дела с эвакуацией? Так, так. Хорошо. Но это ты зря отдал им пульманы. Понимаю, что надо, но мы же говорили с тобой. В первую очередь надо эвакуировать детей, женщин и стариков. А специалисты могли уехать и на день-два позже. Ты не спорь с ними, а направляй ко мне, разъясним, если не понимают. У меня все. Да, погоди, Иван Семенович, совсем запамятовал: доставили продовольствие на базы снабжения фронта? Немедленно звони и скажи: если они хоть на час задержат, будем разбирать их в партийном порядке, ответят как за злостный саботаж. Ты же пойми; бойцы кровь проливают, жизнь отдают, а мы тут с двумя бюрократами не справимся. Они же, прости меня, ни черта не понимают, где и что важней, так пусть делают, как мы им советуем. Ладно, звони. Будь здоров!

Шаронов снова посмотрел на запись в календарь: «Спецкурсы медсестер для полевых госпиталей». Позвонил начальнику городской районной поликлиники.

— А где он? Дома? Что-то рановато уезжает. Пошлите домой за ним. Нет машины? Пришлю… Борис Захарович? Здравствуйте. Говорит Шаронов. Болеете? Что с вами? Да, сейчас такая у всех нервотрепка — не мудрено, что сердце болит. А я-то, грешный, думал, что врачи не болеют. Ну, это к слову. Я к вам, Борис Захарович, насчет спецкурсов медсестер при вашей поликлинике. Как идет набор? Почему плохо? Есть же решение райкома, обязывающее райком комсомола мобилизовать девушек-комсомолок. Берите — записывайте. Разнарядка такая: надо подготовить пятьдесят медсестер и двадцать пять санинструкторов. Ну, что мне с вами делать? С финансистами договоритесь. Они вам выделят еще тысяч десять. А вот с помещением ничем помочь не могу. Уплотнитесь. Подумайте, за счет кого. На днях побываю у вас, погляжу, как вы. там развертываетесь. Будьте здоровы.