Годы испытаний. Книга 1. Честь - [71]

— А на случай обещанной легкой победы… — лукаво кивнул Еж на политрука.

— …Да, да, не пройдет и двух недель, как мы будем праздновать с вами победу в Берлине, — уверенно продолжал Куранда.

— Эх, и прошелся бы по берлинской главной улице с таким вот кандибобером! Все немки попадали бы от восхищения, — прошелестел явственный шепоток Ежа.

Заканчивая речь, Куранда неожиданно выкрикнул: «Ура!» И этот крик, подхваченный двумя-тремя бойцами передней шеренги, вспыхнул, как огонь в сыром хворосте, и тут же погас. Всем стало неловко за политрука. Сконфуженный, он весь сжался, будто кто-то его намеревался ударить, и, потупясь, направился на правый фланг к командиру роты.

Аржанцев решил выручить его и, выйдя на середину перед строем, спросил, кто желает выступить.

Из строя вышли сержант Тузловцев, Еж и несколько бойцов из других взводов. Но выступить не пришлось: прибежал связной.

— Роту немедленно на митинг батальона.

— Пошли митинговать, — бурчали некоторые бойцы. — Отдохнуть бы лучше дали, чем языком чесать.

— Митинговать — не воевать, — бросил другой.

На опушке леса подковой выстроились роты. Аржанцев подал команду и бегом повел туда свою роту.

— Ну и потеха, там кто-то за нас воюет, а мы тут по митингам вперегонки гоняем, — сказал на бегу один из бойцов.

— Товарищи бойцы, сержанты и командиры! — звонкий и тревожный голос заместителя командира батальона по политчасти Бурунова сразу привлек к себе внимание. — Вчера в четыре часа ночи мы, выполняя приказ, выступили на защиту наших границ. Нанеся коварный удар по-бандитски, из-за угла, фашисты надеются быстро сломить нашу способность к сопротивлению, посеять среди нас панику, подавить боевой дух и заставить нас капитулировать. Над Родиной нависла грозная опасность. Враг развернул свои войска и повел яростные атаки. Он вводит все новые и новые силы пехоты и танков, а его авиация непрерывно обрушивает смертоносный груз бомб на наши города и села, убивая мирных жителей, женщин, детей и стариков. Наши братья по оружию — пограничники, истекая кровью, несколько дней сдерживали бешеный натиск вражеских полчищ. И наше место там, рядом с ними, — показал рукой Бурунов на запад. — Мы будем стоять на том рубеже, на котором нам прикажут. Родина надеется на нас, товарищи. Не посрамим ее святой чести! — призывно и клятвенно закончил он свою речь и, окинув строгим взглядом ряды бойцов, сержантов и командиров, коротко бросил: — Коммунисты — ко мне!..

— Разойдись! Становись! Равняйсь! Смирно!.. — метались эхом разноголосые команды.

Еж наклонился к уху Андрея и, обдавая его жарким дыханием, указал глазами на политрука Куранду и стоявшего рядом с ним Бурунова:

— С одной насести, да разные вести.

Андрей утвердительно кивнул головой.

2

Миронов долго разыскивал Жигуленко. «Куда он запропастился?» — думал лейтенант, возвращаясь в роту. По пути он встретился с Дубровым.

— Ты кого ищешь? Наверно, Евгения? Злой он сегодня. Пререкался с Курандой. Назвал его Микитой-приписником. Политрук грозился пожаловаться в политотдел…

По лицу Дуброва нельзя было угадать, говорит ли он это с радостью за то, что попало его недругу, или безразлично относится к этому случаю.

— А ты гранаты и патроны на взвод получил? — спросил, зевая, Дубров. — Приказ пришел перебросить наш полк на машинах. Говорят, немцы где-то прорвались, — сказал он об этом с таким равнодушием и спокойствием, будто все это не имело к нему никакого отношения.

Поговорив с Дубровым, Миронов заторопился во взвод и только вышел на опушку леса, как столкнулся с Евгением.

— А я тебя уже больше часа разыскиваю.

Оба молча сели на траву.

— Ну, как тебе речуга нашего Куранды Баланды понравилась? Ты не смотри удивленно, не я автор… Это ему бойцы уже прозвище придумали.

— Немного прихвастнул, конечно, насчет двух недель, — ответил Миронов, — а так вообще чем скорее, тем лучшее

Жигуленко лег на живот, подпер подбородок рукой.

— Вот за это хвастовство мы с ним и сцепились… Слыхал?

Саша утвердительно кивнул головой.

— Он меня мальчишкой обозвал, а я его приписником… Отрастил живот и ходит важничает: «Я журналист… Мне все известно…» — «Давайте, — говорю ему, — реально смотреть на войну. До Берлина все-таки семьсот километров. Минимум надо месяц, а вы такие сроки берете, будто нам не воевать с фашистами придется, а катить по асфальтовой мостовой с победными маршами, как они по Европе».

Миронов сорвал одуванчик, пожевал горьковатый стебелек губами, сплюнул и спросил:

— А как думаешь, почему Бурунов ни слова о Берлине? Что он, меньше Куранды знает, что где творится?

— Бурунов людей мобилизовать хочет, а наш-то оратор — патефонная пластинка.

— Как думаешь, Евгений, если скоро войну окончим, дадут отпуск домой?

В холодно-тусклых глазах Жигуленко тяжелое раздумье.

— Вчера Наташу убило, — сказал он тихим, приглушенным голосом.

— Наташу?! — вскрикнул, не удержавшись, Миронов. — Убило? — не веря словам, вцепился Саша в руку товарища, сжав ее до боли. — Да говори же, где убило, — тряс он Евгения, чувствуя, что не в силах больше владеть собой.

— В военном городке, во время бомбежки…

Миронов вскочил, намереваясь бежать, но его ухватил Жигуленко и с силой притянул к себе.