Годы эмиграции - [30]

Такой взгляд другие ораторы – Чайковский, Максудов, Харламов, Керенский не разделяли, больше или меньше вторя друг ДРУГУ.

А. Керенский отметил, что обсуждаемая резолюция, наиболее краткая из принятых, должна привлечь к себе главное внимание общественного мнения вне России. Говоря об отторжении и оккупации российской территории иностранными державами, Керенский попутно коснулся и смежных вопросов и личного опыта в сношениях с европейскими дипломатами. Последние решили, что Европа может обойтись и без России и может заменить ее на восточной границе раздутыми государственными новообразованиями либо отгородиться от «азиатской заразы» барьером из мелких государств.

Правда, об этом можно уже говорить почти как об историческом прошлом, соглашался оратор. Тем не менее во имя не только нашего национального достоинства и выстраданного Россией за последнее пятилетие, но и в интересах самих европейских народов и общемировой солидарности, необходимо раз навсегда покончить с политикой, исходившей из ложного представления, будто после большевистского переворота и вообще революции, Россия больше не существует как великая держава. Да, теперь все чувствуют, что Россия – одно из основных звеньев европейского равновесия и спокойствия в центральной и Малой Азии.

А. Керенский подтвердил сказанное Милюковым: после Брест-Литовска помощь русским антибольшевистским партиям против Германии не была оказана в той форме, в какой она была нужна. А за Брест-Литовск правительства Запада признали ответственным весь русский народ, всю российскую революцию. Западноевропейские державы не захотели понять, что между российской великой революцией и реакционным октябрьским переворотом большевиков не было преемственности. Наоборот, это было столкновение двух противоположных сил. Однако, как ни мрачно было «наше ближайшее прошлое», оно не мешало оратору провидеть «более светлое будущее» и в русском общественном мнении, возвращавшемся после многочисленных ошибок, заблуждений, недоразумений к убеждению, что «только на путях мартовской революции, совершенного народовластия, самодеятельности населения, при полном уважении к свободе личности человека, можно восстановить, возродить Россию». И в сознании правительственных и общественных кругов Запада тоже «всё более созревает убеждение, что возврата к прошлому в России нет, что искусственными мерами, вплоть до переворотов, нельзя добиться возрождения и восстановления ее международного (значения».

Действительность не замедлила показать, что оба предвидения были мнимыми, – подсказаны благочестивым пожеланием.

А. Керенский затронул и больной вопрос об интервенции. В 1918 году он и не ставился, так как сами союзники обращались с просьбой о помощи и продолжении совместной борьбы против внешнего неприятеля. Керенский при этом сообщил документированный, мало кому известный, факт об обращении военного комиссара Троцкого весной и летом 1918 года к союзным державам с настоянием о присылке ими войск для продолжения борьбы с общим неприятелем. В это время фактически не было никакого различия в отношении к интервенции между партиями антибольшевиков и большевиками, изобличавшими интервентов в своей пропаганде. Больше того: большевики доказывали представителям союзников в Москве, что именно с ними союзники должны идти в ногу. «Летом 1918 года, когда здесь, за границей, я ставил для участия японцев ряд ограничительных условий, – говорил Керенский, – в Москве Троцкий соглашался на это участие на всяких условиях» (Джордж Кеннан в «Россия и Запад под Лениным и Сталиным» утверждает как раз обратное, ссылаясь при этом на документы из архива Фрэнсиса, американского посла в советской России. Возмущенный дипломатией Англии и, особенно, Франции во время первой мировой войны, Кеннан не щадит и руководителей внешней политики США. Беспомощности, непоследовательности и разнобою во внешней политике великих демократий Запада Кеннан противополагает дипломатическое искусство большевиков – Ленина и, особенно, Чичерина с Литвиновым, которыми восхищается.

Однако, и Кеннан приводит потрясающие по лживости заверения, которые делал Троцкий для выигрыша времени «неофициальным агентам» союзников – американцу Роббинсу, англичанину Локарту и французу Садулю. Более чем вероятно, что обе версии, Керенского и Кеннана, обоснованы: Троцкий соглашался на интервенцию японцев в Сибири, не ставя тому никаких ограничительных условий, и одновременно заверял представителей союзников, что, если последние обещают предотвратить интервенцию японцев, советское правительство может воздержаться от ратификации Брест-Литовского договора и попытаться продолжить военные действия против немцев. (Ср. у Кеннана, цит. соч. стр. 55–56 и 59)).

В заключение Керенский высказался от имени эсеров против «всяких новых попыток интервенции» – вооруженной или экономической, угрожающей российскому государству кабалой. Это только гальванизировало бы умирающую большевистскую власть и бросило бы в ряды красной армии всех, в ком не заснули еще честь и достоинство русского гражданина... Мы должны стремиться к постепенному умиротворению! Мы должны стремиться к тому, чтобы в конце концов этот огромный гипноз крови исчез!