Год жизни - [47]

Охапкин начал сумбурно и длинно рассказывать о том, что ночью конвейеры в шахтах подолгу стоят, потому что сменные мастера спят, потом перескочил на вскрышу торфов и заговорил о каком-то болте, который никак не удосужатся выточить механические мастерские. Крутов досадливо махнул рукой. Приняв это за сигнал, Охапкин с готовностью оставил трибуну. Стало тихо. Норкин пошарил глазами по рядам и обрадованно объявил:

— Слово имеет товарищ Шатров!

Алексей давно готовился к этому совещанию. Обдумывая снова и снова свой памятный разговор с начальником прииска, он натолкнулся однажды на мысль, которая поразила его своей простотой. Ну хорошо, он не встретил поддержки, больше того — получил отпор. Но разве можно из-за этого опускать руки? Кто мешает ему не с глазу на глаз, а во всеуслышание на ближайшем же собрании изложить свои взгляды? Почем знать, может быть, его поддержат и он не будет Аникой-воином, единоборствующим с Крутовым. Наконец, есть еще партийная организация. Правда, Арсланидзе убежден, что на партийном собрании Крутов провалит предложения Шатрова. И в самом деле — Норкин на поводу у Крутова. Он постарается повести собрание так, как это нужно Крутову. Ясно. Но еще вопрос, что скажут коммунисты. Они могут решить по-своему, поддержать Шатрова.

Укрепившись в этой мысли, Шатров исподволь начал готовиться к совещанию. Раздобыл в плановом отделе сведения о работе автотранспорта, экскаваторного парка. Обошел общежития на других участках. Попросил Смоленского обследовать силами комсомольцев пекарню, столовую, магазины. Записал предложения и жалобы рабочих.

К началу производственного совещания Шатров опоздал. В пустом фойе клуба к нему подошел Лаврухин:

— Можно вас на минуточку, Алексей Степаныч?

С того дня, как Шатров выгнал Лаврухина из шахты, тот избегал попадаться на глаза начальнику участка. Удивленный Шатров недовольно приостановился.

— Говорите, только скореє. Я и так опоздал на совещание.

— Алексей Степаныч, я... словом, я был не прав,— удрученно сказал Лаврухин, опуская красные глаза.— Выпивши был, погорячился, надерзил вам. Больше этого не повторится. Я свою ошибку осознал. Постараюсь ее загладить. Простите меня!

Лаврухин вытащил платок, трубно высморкался и остался стоять с поникшей головой. «Клюнет или нет? Он через свою бабу опять в силу входит. Как бы не шугнул меня начисто».

Шатров зорко глянул на Лаврухина, плотно сжал губы.

— Посмотрю, как вы будете работать... А заверений мне не нужно.

Сейчас, поднимаясь на сцену, Шатров чувствовал внутренний холодок. Неприятно защемило сердце, выползла мысль: «Что-то будет? Еще не поздно отказаться от выступления. Это — прямой вызов...» Усилием воли Алексей отогнал малодушную мысль, выше поднял голову.

Зоя, которая вела протокол совещания, обеспокоенно смотрела на мужа. Крутов сидел спокойно, расставив ноги, благодушно поглядывая вполоборота на Шатрова. Инженер разглаживал листик бумаги с записями. Последнее время, после поступления Зои на работу, Игнат Петрович заметно изменил свое отношение к Шатрову. Часто за всю планерку он не делал ему ни одного замечания, а раз даже поставил в пример другим начальникам участков.

— Я новый человек на прииске,— заговорил Шатров,— кое в чем могу ошибиться. Товарищи меня поправят. Но свое мнение о причинах глубокого прорыва, в котором находится наш «Крайний», считаю необходимым высказать.

Шатров видел перед собой поднятые к нему внимательные лица горняков; он поискал глазами, но не нашел Арсланидзе и с огорчением вспомнил, что Георгий уехал на два дня в тайгу, на лесоучасток, где работали тракторы. Как кстати было бы сейчас его выступление! Алексей глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду.

— Главную причину прорыва я вижу в неправильной политической линии, которой придерживается начальник прииска,— твердо выговорил он и боковым зрением заметил, как Крутов внезапно повернулся на стуле, словно от щелчка. Зоя бросила карандаш. Лица горняков словно бы приблизились.— На чем основывается мое убеждение? Почему я выдвигаю такое тяжелое обвинение по адресу руководителя прииска? Вот факты. Можете сами сделать по ним выводы. В прошлом месяце в Атарен машины сделали восемнадцать рейсов. Но только три, повторяю — три машины доставили продовольственные и промышленные товары. Остальные машины привезли необходимые прииску горючее, взрывчатку, стальной трос и прочее. Но вместе с ними доставлено несколько тонн железного лома. Как иначе назвать детали к механизмам, которых еще нет на прииске? При всех условиях эти детали рациональнее было бы завезти летом, по воде. Причем заметьте, все это делается в условиях, когда надо дорожить буквально каждым килограммом грузоподъемности автомашин, когда на прииске нет ни мешка белой муки, хотя бы детям, и пекарня выпекает один черный хлеб. Не говорю уже об ассортименте продовольствия в нашем магазине. Вы его знаете лучше меня: перловка, ячневая сечка, гороховые консервы да камса. Еще хуже с промтоварами. Если кому что нужно купить, заказывают шоферам, едущим в Атарен.

—- Точно,— подтвердил с места Сиротка.

— Так обстоит дело со снабжением рабочих,— продолжал Шатров.— Посмотрим дальше. Общежития не благоустроены. Давно пора бы установить в них водяное отопление. Но нет: у нас всюду железные печки, поглощающие уйму дров. Их не успевают подвозить. За зиму выпускается через трубу больше леса, чем ушло на сооружение самого общежития. И так каждый год! Плюс к тому — общежития срублены из жиденького накатника, наспех оштукатурены, словно мы живем не на Севере, а в благодатном Крыму. И люди мерзнут, простуживаются. Комсомольцы провели рейд и обнаружили, что баня топится по-настоящему только по пятницам, когда туда ходит товарищ Крутов. Подсобное хозяйство превратилось в кормушку для узкого круга избранных. Рабочие, многие инженерно-технические работники получают оттуда свежие продукты не чаще двух-трех раз в год, по большим праздникам. Вот вам лицо хозяйственной части!