Год ведьмовства - [55]

С посохом в руке она шла через луга, пытаясь определиться с планом дальнейших действий. Оправдались ее самые мрачные предчувствия. Жертва, принесенная пруду, все-таки не сработала. Их настиг мор, и Иммануэль опасалась, что жизнь ее сестер висела на волоске, если эпидемия не отступит в ближайшее время. Но как она могла все остановить?

Ее кровавого подношения оказалось недостаточно, чтобы снять проклятие, и искать помощи было не у кого. Церковь только разводила руками перед лицом столь великого зла. Сначала Иммануэль думала обратиться к Эзре, который и раньше приходил ей на выручку, но отказалась от этой мысли. Он ясно дал понять, что не хочет иметь никаких дел ни с бедствиями, ни с колдовством – и никаких дел с ней. В прошлый раз, когда она втянула его в свои тайны, он едва не поплатился жизнью. Казалось неправильным снова с ним так поступать.

Но к кому ей обратиться, если не к Эзре? Ведь кто-то должен был что-то знать. Какой-то рецепт, или иной способ прекратить весь этот кошмар. Иммануэль должна была в это верить хотя бы из чистого упрямства, потому что если она потеряет веру, то она потеряет и последнюю надежду на то, что ее сестер удастся спасти.

Из глубин ее сознания всплыло воспоминание: переписной лист, ведьмина метка рядом с ее именем и именами Уордов, живших до нее. Возможно ли, что ответы на все ее вопросы – о бедствиях и ведьмах, и о способе победить их – ждали ее в Окраинах, в семье, которой она никогда не знала? Если верить ведьминой метке, Уорды были сведущи в магии Темного Леса и ковена, поселившегося в его лабиринтах. Иммануэль не сомневалась, что если где-то в Вефиле и можно было найти хоть какую-то помощь, то только у них.

Но как ей улизнуть в Окраины незамеченной, когда Онор и Глория так сильно больны? Она ничем не сможет оправдывать свое отсутствие дольше часа, а ей понадобится весь день, не меньше, чтобы найти родню в Окраинах.

Иммануэль нахмурилась, глядя мимо стада пасущихся овец на светящиеся вдалеке окна мастерской Абрама. В ее голове зародилась мысль.

Абрам. Ну конечно.

Пусть Иммануэль не удалось склонить на свою сторону Марту… возможно, Абрам проявит большее сострадание. Он всегда был добрым человеком, более мягким, чем Марта, и менее набожным, чем Анна. Возможно, он увидит здравое зерно в ее намерении отыскать своих родственников-окраинцев.

Ободренная этой мыслью, Иммануэль загнала последних овец в загон, где они проводили ночи, и направилась к мастерской Абрама. Это было скромное помещение с деревянными полами, покрытыми, как ковром, толстым слоем стружки. По обыкновению, все свободное место загромождали незавершенные поделки Абрама: пара приставных столиков из поленьев, табурет, кукольный домик, который, без сомнения, предназначался Онор в подарок на ее день рождения.

Все до единой картины, украшавшие стены мастерской, принадлежали кисти ее матери. Были здесь и масштабные пейзажи на деревянных досках, и бледные акварельные цветы на листах пергамента, и натюрморты. Был даже автопортрет, на котором Мириам изобразила себя улыбающейся и с распущенными волосами.

Иммануэль заглянула Абраму через плечо, чтобы посмотреть, над чем он работает, и у нее перехватило дыхание. Там, на его столе, стоял небольшой, вытесанный пока наполовину, гроб. Он мог быть впору только одному члену семьи Мур: Онор.

– Она все еще… с нами, – проговорил Абрам, не отрываясь от работы. – Но я хочу быть готовым… если случится худшее.

Иммануэль задрожала.

– Она еще очнется.

– Возможно. Но если нет… я должен быть готов… Всегда обещал себе… что если мне… придется снова хоронить свое дитя… я сделаю это как положено. В гробу… который сделал своими руками. С твоей матерью… у меня не было такого шанса. Не хочу… чтобы это повторилось снова.

Иммануэль понимала, о чем он. Вефильскими обычаями предписывалось хоронить тела непорочных и сжигать нечестивых с верой в то, что пламя погребального костра очистит их души от греха и обеспечит им попадание в чистилище. Мириам за свои преступления умерла в бесчестье, и в итоге у нее никогда не было ни гроба, ни даже участка на кладбище, где покоились все ее предки.

– Ты скучаешь по ней?

– Ты себе даже не представляешь.

Иммануэль села на табурет рядом с ним.

– Ты жалеешь, что тогда, много лет назад, нарушил Предписания и спрятал ее здесь?

Абрам мертвой хваткой вцепился в стамеску, но отрицательно покачал головой.

– Даже несмотря на то, что это был грех?

– Лучше взять грех… на собственные плечи… чем допустить, чтобы другим… причинили вред. Иногда человек… обязан действовать… в интересах… высшего блага.

Иммануэль поняла, что настал ее момент, и не преминула этим воспользоваться.

– За все то время мама хоть раз говорила о моем отце?

Рука Абрама дрогнула, и он опустил инструмент.

– Больше, чем… о ком-либо другом. Когда безумие… завладело ею, она… без конца звала его. Уверяла, будто по коридорам… бродит… его призрак. Еще говорила, что он… зовет ее домой. Я хотел бы верить… что в конце концов так и сталось.

У Иммануэль так сильно сдавило горло, что она едва могла говорить.

– Я хочу наведаться в Окраины, папа. Хочу узнать людей, которые знали его. Хочу познакомиться с его родней.