Год ведьмовства - [54]

– Глория, – Иммануэль взяла сестру за плечи, пытаясь ее разбудить. Горячечный жар прожигал даже сквозь ткань ночной рубашки. – Ты опять ходишь во сне. Неужели придется привязывать тебя за руки к изголовью кровати, чтобы ты никуда не…

Снова послышался стук. На этот раз он сопровождался глухим треском сломанной кости – и доносился из кухни.

Иммануэль убрала руки с плеч Глории. Направляясь на шум, она прошла через гостиную, задержавшись, чтобы прихватить увесистую подставку для книг с каминной полки. Когда она завернула за угол и вошла в кухню, она занесла подставку высоко над головой, готовясь дать отпор незваному гостю, пробравшемуся к ним в дом.

Но это был не гость.

На противоположной стороне кухни, в темноте, на пороге стояла Онор, лбом прижимаясь к двери. Вдруг она прогнулась в спине и дернулась вперед, с тошнотворным хрустом ударяясь головой о дерево. По ее переносице стекала кровь.

Книгодержатель со стуком выпал из рук Иммануэль, когда она бросилась к девочке.

Онор снова ударилась лбом об дверь, да с такой силой, что стекла задребезжали в рамах. Но в этот момент Иммануэль схватила ее, оттащила от двери и стала звать на помощь. Онор лежала у нее на руках, не двигаясь и не плача, сгорая от лихорадки, и не слышала криков Иммануэль.

Так их настигло второе проклятие.

Часть вторая Мор

Глава 20

Человек, познавший свое прошлое, волен выбирать свое будущее.

«Притчи пророка Закария»

В последующие дни слегло более двухсот человек, сперва ставших жертвами лихорадки, а затем и безумия. До Иммануэль доходили рассказы о взрослых мужчинах, выцарапывавших себе глаза, и о целомудренных, воцерковленных женщинах, раздевавшихся донага и с криком убегавших в Темный Лес. Другие же, чаще всего дети, как Онор, страдали от другого, возможно, еще более зловещего недуга, впадая в глубокий и беспробудный, как смерть, сон. Насколько было известно Иммануэль, ни один лекарь в Вефиле не мог их разбудить.

Из заболевших в первые дни бедствия, шестьдесят человек умерло, не дожив до первой субботы. Чтобы предотвратить распространение эпидемии, тела мертвых сжигали на священных кострах. Но тех, кто в припадке безумия бежал в Темный Лес, никогда больше не видели и не слышали.

Все сходились во мнении, что пришла самая страшная эпидемия за всю тысячелетнюю историю Вефиля. В народе ее называли по-разному: зараза, лихорадка, вирус безумия, – но Иммануэль знала для нее только одно имя, десятки раз повторенное на последних страницах дневника ее матери: Мор.

– Еще воды, – велела Марта, вытирая капли пота со лба. Хотя все окна были распахнуты настежь, каждое дуновение ветра приносило с собой горячий дым от костров, горевших по всему Перелесью. – И захвати тысячелистник.

Иммануэль, путаясь в юбках, послушно метнулась на кухню, где схватила таз с водой и пучок сухих цветов тысячелистника из коробки с травами под раковиной. Быстро, как только могла, не споткнувшись о подол юбки, она взбежала вверх по лестнице и вошла в детскую.

Там она нашла Анну, которая затягивала узлы на запястьях Глории, крепко привязывая ее к изголовью кровати, чтобы не дать ей убежать, что она пыталась сделать уже шесть раз с той первой ночи своей болезни. Анна завязывала тканевые наручи на запястьях дочери так туго, что оставались синяки, но тут ничего нельзя было поделать. Почти половина из тех, кого поразил мор, калечили и даже убивали себя в приступах безумия, прыгая из окон или разбивая головы, как это почти сделала Онор в ту ночь, когда ее остановила Иммануэль.

От прикосновения матери Глория забилась в конвульсиях и завизжала, сбивая ногами простыни. Ее щеки были окрашены горячечным румянцем.

Иммануэль поставила таз рядом с кроватью, вынула изо рта пучок тысячелистника и взяла чашку, стоявшую на тумбочке. Она принялась старательно мять сушеные цветки, перетирая их в пасту. Затем подлила немного воды, все еще чуть подцвеченной последними напоминаниями о кровавом бедствии, и перемешала мякоть пальцами.

Марта скормила микстуру Глории, крепко взяв ее под шею и усадив в кровати, как приподнимают орущего младенца. Она поднесла чашку ко рту Глории, а та вырывалась и отплевывалась, натягивая веревки и закатывая глаза, когда зелье потекло по ее губам и по подбородку.

В другом углу комнаты Онор лежала с закрытыми глазами и натянутым до самого подбородка одеялом. Иммануэль коснулась ладонью ее щеки и нахмурилась. Девочку все еще лихорадило. Она лежала так неподвижно, что Иммануэль пришлось поднести палец к ее ноздрям, чтобы проверить, дышит ли она. Онор не шелохнулась ни разу с тех пор, как начался мор. В ту первую ночь она извела себя до того, что провалилась в глубокий сон, от которого, как все боялись, могла уже никогда не проснуться.

Так продолжалось несколько часов: Глория металась по постели, Онор спала коматозным сном, а Анна плакала на стуле в углу. В конце концов у Иммануэль не осталось сил это выносить, и она вышла из дома, направляясь на пастбище. Уже несколько дней назад батраку Джозайе пришлось вернуться в свой родной дом в дальнем Перелесье, чтобы ухаживать за поверженной мором женой. Так что пасти овец, кроме Иммануэль, теперь было некому.