Год ведьмовства - [51]

– Не заговаривай мне зубы, – отрезал он. – Я знаю, что видел. Ты вошла в пруд, что-то утащило тебя под воду и не отпускало, – его голос сорвался на последнем слове, и он свесил голову. – Я хотел нырять за тобой, но лес вцепился в меня, и я не успел. Мне оставалось только беспомощно стоять, держать в руке эту проклятую веревку и смотреть, как ты тонешь. Под конец я надеялся хотя бы вытащить твой труп на берег, чтобы твоя семья могла тебя похоронить.

– Эзра… Мне так жаль…

Иммануэль сомневалась, что он ее услышал. Не отрывая взгляда от огня, он стал рассказывать:

– В детстве бабушка рассказывала мне истории о девушках, которые во сне отрывались от своих постелей и парили в несколько дюймах над ними. О девушках, которые могли склонить мужчину оборвать свою собственную или чью-то чужую жизнь. О девушках, которых казнили, бросая в озеро прикованными к жерновам, а через час вытаскивали из воды живыми. О девушках, которые смеялись, сгорая на костре. Я никогда не верил этим историям, но ты… – он сбился с мысли. Помолчал, чтобы совладать с собой. – Откуда эти навязчивые идеи насчет кровавого бедствия? Ты сказала, что хочешь покончить с ним, но за этим стоит нечто большее, не так ли? Тебе известно что-то, чего не знают все остальные. Но что же?

Выходит, Эзра знал правду или, по крайней мере, знал достаточно, чтобы отправить ее на костер. В таком случае, лгать больше не было смысла.

– Я ходила в Темный Лес незадолго до начала кровавого бедствия, и пока я там находилась, я… встретила кое-кого.

– Кое-кого?

– Лесных ведьм. Они существуют. Я была с ними в ночь накануне кровавого бедствия. Я боюсь, что мое присутствие в лесу дало толчок к началу чего-то страшного. Возвращаясь туда, я хотела все исправить. Я бы и раньше тебе обо всем рассказала, я хотела, но…

– Ты не могла мне доверять.

– Ты сын и преемник пророка. Одно твое слово – и меня отправят на костер. Я не знала, могу ли доверить тебе свои тайны. И до сих пор не знаю.

Эзра обошел ее стороной, пересек комнату, направляясь к письменному столу, отпер верхний ящик лезвием священного кинжала, извлек оттуда стопку бумаг и протянул их ей.

Иммануэль взяла бумаги.

– Что это?

– Твои данные из переписи. Я должен был отдать это отцу еще несколько дней назад.

– Почему ты этого не сделал?

– Прочти и сама все узнаешь, – видя ее неуверенность, Эзра кивнул на стоявшие перед камином кресла и столик между ними, на котором покоились стеклянный графин и бокал. – Располагайся.

Иммануэль села в кресло, Эзра устроился напротив нее. Он налил себе вина и выпил, наблюдая за ней поверх кромки бокала. На первой странице подробно излагались личные сведения об Иммануэль: полное имя, имена ее родителей, дата рождения. А в конце сводки стояла странная, смазанная отметка, которую Иммануэль поначалу приняла за чернильную кляксу. Однако, присмотревшись, она распознала в ней какой-то странный символ: почти печать невесты, только лучи звезды казались длиннее, и их было семь вместо восьми. Чем дольше она изучала этот необычный знак, тем больше убеждалась, что видела его раньше.

И тут ее осенило.

Такой же символ был вырезан на лбу у Далилы и у Возлюбленных.

Рука Иммануэль дрогнула. Она подалась со своего места вперед, ткнула пальцем в метку внизу документа и протянула страницу Эзре, ожидая объяснений.

– Это…

Он лишь кивнул, не отрывая взгляда от огня.

– Метка Матери. Давным-давно именно этот символ и был преобразован в брачную печать. От печати Дэвид Форд отказываться не хотел, поэтому он видоизменил метку и присвоил себе идею.

– Тогда почему здесь она не изменена?

Эзра допил вино, поднялся и отставил бокал на каминную полку.

– Как правило, церковь использует метку Матери, чтобы идентифицировать женщин, правомерно обвиненных в колдовстве. Но иногда ей помечают и прямых потомков ведьм, чтобы проследить их родословную. Давеча, когда отец поручил мне изучить данные переписи, он искал именно это.

– Ничего не понимаю.

Эзра потер шею, словно разминая ноющие мышцы. Он выглядел таким слабым и измученным, почти как несколько дней тому назад у пруда.

– Метка Матери появляется рядом с именем как минимум одного из твоих предков по отцовской линии раз в два поколения. Последняя была у твоей бабушки, матери твоего отца, Веры Уорд.

– Другими словами…

Эзра кивнул, молча и безрадостно. Ни один из них не озвучил немого обвинения, повисшего в воздухе, как пелена дыма от погребального костра.

– Когда ты это узнал? – прошептала Иммануэль.

– В ночь перед тем, как мы ходили в Темный Лес. Твою запись я прочитал в первую очередь.

У нее задрожали руки.

– Ты никому не рассказал?

– Разумеется, нет.

– И не расскажешь?

Молчание.

– Я не мой отец.

– И тем не менее я на допросе.

– По-твоему, это допрос? – оскорбился Эзра.

– А как еще это можно назвать? С того момента, как я переступила порог твоей комнаты, ты только и делаешь, что требуешь от меня ответов, словно я преступница на суде.

Между ними надолго повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня в камине. Снаружи по равнине носился неистовый ветер, заставляя дребезжать оконные стекла. Снизу незримым хором доносились смех и музыка, но звуки были такими далекими, что казались почти эфемерными.