Год тысяча шестьсот… - [26]

Тревога невольно появилась на его лице, и Ника, как ни была занята поединком, это заметила. Уходя от прямых ударов сеньора Оливареса, она сделала круг и, поравнявшись с Климом, сказала:

— Не беспокойся ты! Сеньор Оливарес далеко не мастер… — она опять ушла вбок, и шпага Оливареса только коснулась ее рубашки, — работает на уровне областных соревнований, не более… В сборную республики Петрович бы его не взял…

И она сама резко пошла на сближение с Оливаресом, острие ее шпаги замелькало перед его глазами. Оливарес отступил, капелька пота выступила на его лбу, отступил еще… и еще… и вдруг упал, поскользнувшись на мокром месте палубы.

Ника опустила шпагу.

И тут капитан Кихос захохотал.

Он долго не мог выговорить ни слова и только хлопал себя ладонями по коленям:

— Ох, хо-хо!.. Оливарес… скажи ей спасибо, что она пожалела твою физиономию и не нарисовала на ней пару крестов, хотя и могла это сделать… Ай да комарик! Ох, хо-хо!

Внезапно он оборвал смех, ухватился за левый бок. Лицо его побагровело еще более, он качнулся и, наверное, упал бы с бочонка, но Клим оказался возле него раньше всех. Он придержал капитана за плечи, Ника подняла бессильно повисшую руку.

— Сердечный приступ, похоже, — сказала она. — Нитроглицерину бы.

— Ну знаешь. Нитроглицерин еще не придумали.

— Тогда коньяку глоток.

— Зачем?

— Сосудорасширяющее все-таки.

— Сосудорасширяющее? Вот ром здесь, думаю, найдется.

Ника стала за спину капитана, сунула руку за ворот его рубашки, легко поглаживая грудь в области сердца. Сосредоточилась. «Психотерапия! догадался Клим. — А ведь и слово это произнесут лет этак через триста…»

Уверенные действия Ники произвели впечатление не только на матросов даже сам сеньор Оливарес, забыв горечь своего поражения, пригляделся к ней с уважительной заинтересованностью. Рыженький переводчик принес в кружке ром, Клим поднес ее к губам капитана, заставил сделать глоток. И на самом деле капитан Кихос тут же задышал свободнее, приоткрыл один глаз, заглянул в кружку и допил остальное.

— Хватит, хватит! — забеспокоилась Ника. — Клим, ему больше нельзя.

Капитан Кихос выпрямился на бочонке.

— Спасибо, мой мальчик. Это ты хорошо догадался насчет рома. Как бы мне встать?

— Вам нужно лечь! — сказала Ника. — Приступ может повториться и тогда будет совсем плохо. Лечь в постель. Ту бед… Клим, переведи!

Клим перевел. Он добавил, что его сестра кое-что смыслит не только в шпаге. Он немного брал греха на душу, как ни малы были познания, которые Ника получила на уроках по сангигиене в спортивной школе, все же она знала куда больше любого здесь присутствующего.

Капитан Кихос еще раз удивился.

— Пресвятая богородица! Значит, ты, комарик, можешь не только жалить?.. — опираясь на руку Клима, он тяжело поднялся. — Оливарес! Ты останешься на «Аркебузе», приведешь ее в Порт-Ройял. Девчонку и ее брата я заберу с собой, им не место среди твоих головорезов.

— Клим, а как же кресло? — забеспокоилась Ника.

— Не время возиться с ящиком. Да и в лодку не войдет. Поедем с капитаном. Потом придумаем что-нибудь.

— Помоги мне спуститься в лодку, — сказал капитан Кихос. — Хотя, давай пропустим вперед твою сестру, а то как бы здесь случайно не выстрелил мушкет. Будь здоров, капитан Оливарес! Не забудь, пошли плотника, заделать дыру в борту, если начнется волнение, не заметишь, как утонешь.

В лодке капитана на веслах сидел один гребец. Клим сел рядом, взял второе весло. Подплывая к кораблю, он прочитал название:

— «Санта». Святая, значит. Ну-ну…

Он придержал лестницу, пока капитан Кихос тяжело карабкался наверх. Затем взглянул на Нику.

— Чего ты? — спросила она.

— Пытаюсь сообразить…

— Потом сообразишь, лезь!

— По правилам хорошего тона, спускаясь по лестнице, мужчина, кажется, должен идти впереди женщины. А когда поднимается, то позади, за ней. А вот как здесь, на море?

— Будет тебе, соблюдать этикет! На мне же не юбка. Придержи лестницу, чтобы не болталась, я полезу вперед.

2

Сеньор Оливарес с женой занимали на «Санте» две смежные каюты, обставленные тяжелой мебелью, украшенной медными тиснеными накладками. На окнах висели шелковые занавески. Клим удобно устроился на широком табурете, обтянутом цветной кожей, Ника забралась с ногами в кресло. Шпагу она все еще держала в руках.

— Вообще-то, — заметил Клим, — это кресло предназначено для мужчин. Женщинам здесь положен табурет.

— Даже так?

— Именно так. Каждая уважающая себя женщина носит не такие штанишки, как на тебе, а кринолин. Вот этакой! Как бы ты сумела в нем взгромоздиться на кресло?

— Кринолина только мне здесь и не хватало… А может, ты оставишь свое балагурство. Тебе не о чем поговорить серьезно?

— Хорошо, — мирно согласился Клим. — Поговорим серьезно. Подведем, так сказать, итоги. А ты пока отложи в сторону свою шпагу. И чего ты за нее уцепилась, как настоящий мушкетер. Давай, я ее поставлю в угол, вот так… Здесь, у капитана Кихоса, тебя уже никто не тронет. Да и я рядом, и почти в форме, — он потрогал ссадину на лбу. — Это же надо, как меня хлопнуло. Напугалась, наверное?

— Еще бы! Я думала, тебя убило доской.

— Так уж сразу.

— Лежишь, глаза закатил. А я одна.