Год со Штроблом - [99]

— Когда ты собираешься ехать? — спросил он.

— Сегодня. Вечером. У меня билет на утренний рейс.

Шютц на секунду задумался, ему вдруг стало жарко, и он неожиданно для самого себя спросил:

— Ты хочешь уехать раньше? — он посмотрел на Веру в упор. — Хочешь, чтобы я тебе помог? Перезаказать билет?

И когда она молча кивнула, Шютц быстро встал и вышел в приемную.

— Норма! Соедини меня с «Интерфлюгом»[23].

Он даже не заметил, что Норма испуганно вытаращила на него глаза, и громко добавил:

— И вызови нашего водителя. Предупреди, что ночевать ему придется в Берлине. Пусть запасется бензином и всем, что требуется.

Потом он обнял Веру, и на какое-то мгновение Шютцу показалось, что сейчас теряет не только Веру, но и Штробла.

Штробл узнал обо всем от Берга.

Тот вызвал их с Шютцем, чтобы сказать, где работникам ДЕК имеет смысл навести перед пуском реактора последний глянец. Штробл и Шютц появились в приемной парткома почти одновременно и вместе прошли к Бергу. Он уже ждал их. И сразу набросился:

— Нет, это неслыханное безобразие! Наш советский товарищ, ведущий инженер, уходит со стройки, а вы даже не удосужились устроить ей достойные проводы! Целый год, день в день, она проработала у вас, вместе с вами, а вы не нашли полчаса, чтобы подарить ей букет цветов, произнести сердечные слова благодарности! Я требую от вас, — воскликнул Берг, — чтобы перед отъездом вы вручили ей наш почетный знак «Активист труда» и сделали все остальное, как оно у нас полагается. Сами придумайте, как это обставить!

— Она уже отбыла, — сказал Шютц. Во рту у него пересохло. — Мы предоставили ей нашу машину. Вера уехала три часа назад.

При этом он посмотрел на Штробла. «Пусть от меня первого узнает, как все произошло. Я был обязан сделать, что сделал, и сказать ему об этом». Лицо Штробла побелело. Он спросил еще:

— Каким рейсом она летит?

— К ее самолету тебе не успеть, — сказал Шютц.

Штробл резко повернулся и оставил кабинет Берга, не произнеся больше ни слова.

47

Вечером Шютц стоял в зале у пульта управления реактором, а Штробла рядом не было. Часа два назад попытался было дозвониться до него, но Норма ответила, что Штробл ушел, сославшись на неотложные дела. Шютц успел еще съездить на мотоцикле в общежитие, но и там Штробла не оказалось. А Улли Зоммер сказал ему:

— Ох, и повезло тебе! Пригласили на пуск!..

Да, теперь нет ни малейших сомнений: в ближайшие несколько часов реактор заработает. А Штробла при этом не будет. Кто-то положил сзади руку на плечо Шютца. Он обрадованно вздрогнул, надеясь услышать знакомое: «Ну, старик…» Но в эту секунду голос Берга пророкотал:

— Ты посмотри на советских товарищей! А ты что в свитере?

И только тогда Шютц заметил, что все советские друзья пришли в подобающих такому торжественному случаю вечерних костюмах. «Конечно, — подумал он, — в такой знаменательный день, они совершенно правы…» С сомнением посмотрел на свой свитер и джинсы, потом на Берга — тот хитро улыбался: под пиджаком на нем тоже был свитер.

— Промахнулись мы, а? — сказал Берг.

Несмотря на деловую атмосферу, ощущалось некоторое волнение. Шютц переводил взгляд с сотовых полей кассет ядерного топлива на приборные щиты, шкалы, измерительные стенды, видел, как углубились в протоколы приемки государственные руководители из СССР и ГДР. Немногочисленные гости негромко переговаривались.

Он наблюдал за операторами, за Виктором, за его экономными, уверенными движениями. Ему показалось, будто Виктор остановил на несколько секунд на нем испытующий взгляд. И отвел, будто высматривал кого-то другого.

Но вполне возможно, ему это почудилось. Все внимание Виктора было сейчас приковано к вибрирующим стрелкам и помигивающим лампочкам на широком полукружии измерительного стенда центрального пульта управления.

С какой стороны ни подойди, сегодня подвергается испытанию многомесячный труд сотен и сотен людей, подводятся четкие и очевидные итоги труда всех и каждого в отдельности. В том числе и Шютца. Конечно. В том, что реактор заработает сегодня ночью, есть и его заслуга. Да, и что же окажется в результате? Для положительной оценки его, Шютца, работы требуется, чтобы все его люди продвинулись хотя бы на шаг вперед. Это выражение любит употреблять Берг. Положим. Но что это значит? Чем измерить, продвинулся человек вперед или нет? Тем, что кто-то активно занимается общественной работой вроде Эрлиха, или тем, что кто-то другой вроде Вернфрида стал реже опаздывать на смену. Нет, не этим. Эрлих молодчина. Когда Шютц думал о нем, у него сердце радовалось. Вернфрид же изменился мало, просто решил давать поменьше поводов для придирок.

Но первой строкой в его итоговом протоколе не может не стоять Штробл. И нечего ходить вокруг да около. Штробл был его другом, и сегодня он его предал. Он вмешался в жизнь друга, желая упростить все для тех, кого эта история могла задеть. Для одного Штробла ничего не упростилось. Нет, для него — ни в коем случае! Никто лучше его не знал Штробла. Еще вчера, глядя на своего лучшего друга, он с удивлением отмечал, как способен раскрыться человек, если жизнь обрела для него все свое многоцветие и многообразие. А сегодня он столкнул его на ступеньку ниже, на которой Штроблу уже приходилось стоять. «Не вмешивался бы ты, Герд, а?» Он тем не менее вмешался. И от этой мысли отныне ему не отделаться. Рядом с ним опять оказался Берг, с интересом посмотрел на него.