Год со Штроблом - [97]
— Бабушка Юрия в таких случаях всегда говорила: «Мое вам слово — вы поступаете безрассудно. А теперь пусть вам подскажет ваш ум и сердце, что делать».
— Ну, после таких бабушкиных слов вряд ли что резко менялось, — ответил Шютц, стараясь поддержать тот полушутливый тон, который уловил в голосе Юрия.
Юрий угостил Шютца папиросой, подмигнул ему, перегибая мундштук. И заговорил размеренно, рассудительно, задавая самому себе вопросы и отвечая на них.
— Что мы хотим изменить? — переводила Зинаида. — Мир, чтобы людям в нем лучше жилось. И людей, чтобы они научились жить лучше. Но у каждого человека своя жизнь, которая складывается из множества дней, когда ему приходится что-то решать, переоценивать какие-то ценности. И никто не в силах сделать это вместо него.
Зинаида пошла к выходу рядом с Шютцем. Спросила:
— Что ты хочешь? Вторгнуться в сугубо личное? Добра от этого не жди.
Выйдя из здания, они остановились. Зинаида подняла голову, наблюдая, как несколько отставших гусей-гуменников торопятся догнать свой клин.
— Когда я их вижу, — сказала Зинаида, — меня охватывает тоска по дому. — И сразу без всякого перехода: — Я думаю, Вера уедет отсюда. Не знаю, конечно, но думаю, она поступит именно так.
— А я не знаю, каких бед натворит тогда Штробл, — сказал Шютц. — Будет умолять ее остаться. Пойдет к Виктору. Да мало ли что. Он на все пойдет, лишь бы не расстаться с ней.
44
На сосны опустился туман. Пошел сильный дождь, и белый день стал серым, а крики гусей зазвучали приглушенно.
Там, где недели две назад бульдозеры разровняли площадку, сквозь песок проросла жиденькая трава. Мимо тщательно огороженных стройучастков проложены пешеходные дорожки: из панелей.
С молоденьких березок слетают, кружась, мокрые листья. Электрическая пишущая машинка Нормы включена, хотя время обеденное. Норма печатает текст договора с советскими партнерами:
«…в продолжение монтажных работ на втором блоке работники ДЕК приобретут квалификационный уровень, который позволит им взять ответственность за монтажные работы на третьем блоке на себя, высвобождая при этом группу советских специалистов…» Число. Подпись. «С подлинным верно».
Приемная, каких тысячи. Треск пишущей машинки, телефонные звонки. Чем подобный договор отличается от тех деловых бумаг, которые она писала на прежнем месте работы? Своим содержанием? Из него следует, например, что советские товарищи остаются еще на год.
Все останется по-прежнему. Приемная, каких тысячи. Треск пишущей машинки и время от времени голос Штробла в телефонной трубке: «Я прошу тебя перепечатать текст договора сегодня к трем». Или: «Вызови-ка ко мне Герда». Или: «Сегодня я после планерки к себе не вернусь. В случае чего — я на участке».
Сухие деловые отчеты под его диктовку-скороговорку. Когда у нее работы по горло, он становится предупредительным: «Будь столь любезна, Норма». В приемные часы перед дверью его кабинета что-то вроде осады. Никто долго не усидит на месте. Встают, топчутся, в пепельницах горы окурков.
Если требуется срочно вызвать одного из бригадиров или мастеров, опять-таки: «Будь столь любезна, Норма!» — абсолютно уверенный, что его указания она выполнит моментально.
Но наступит день, когда она ничего моментально выполнять не станет, не напечатает текст договора к трем и не обратит внимание на то, что после планерки Штробл подался на участок, где превращает монтаж каждого парогенератора в что-то вроде запуска ракеты в космос!
Еще год, пока «…работники ДЕК приобретут квалификационный уровень, который позволит им взять ответственность за монтажные работы на себя…». Юрий, Володя, Вера — все уедут. А Норме какое до этого дело? «Оказаться бы за тридевять земель от этого человека, — думает Норма. — Хорошо, что я не какая-нибудь чувствительная квочка. Вот захочу, уйду отсюда. Уйду, и все». И прекрасно знала, что никуда она отсюда не уйдет.
Никогда прежде Шютц не ощущал столь отчетливо бега времени, как в эти дни. «Малыш улыбается, стоит ему меня увидеть», — писала Фанни. И Шютц тоже расцвел в улыбке, довольный и растроганный. Маня нарисовала младшенького: толстая черточка, а вверху две тоненькие (ручки, наверное?) тянутся вверх.
— Похож на твой веникообразный дрок, — захихикал Улли Зоммер, и Шютц не мог с ним не согласиться.
Он показывал всем фотографию Фанни с малышом, а Улли не переставал его подначивать: здорово он, дескать, постарался — какой ладный мальчонка получился!
Штробл тоже бросил взгляд на снимок, кивнул и сказал:
— Когда в семье лад, это сразу видно, — и вышел из комнаты.
Шютц смотрел на дверь и думал: «Если она и впрямь уедет, это будет для него страшным ударом, ведь он ни о чем не догадывается».
Шютц вспомнил о годах в Штехлине, о теперешней совместной работе в Боддене, и ему захотелось броситься за Штроблом следом, догнать, сказать ему: «Вольфганг, дружище, она уезжает…»
Но он так и не двинулся с места.
45
Наступили холода, выпал снег. Вдоль дорожки к главному зданию АЭС садовники сажают в мерзлую землю розы, листья которых сейчас зеленые. Еще две недели, и первый ток станции побежит по проводам, приедет правительственная комиссия, будет дан торжественный обед и под музыку духового оркестра всем вручат памятные значки. Лучших передовиков пригласят на большой прием, их ждут букеты гвоздик, медали, премии.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
В сегодняшней Мексике женщин похищают на улице или уводят из дома под дулом пистолета. Они пропадают, возвращаясь с работы, учебы или вечеринки, по пути в магазин или в аптеку. Домой никто из них уже никогда не вернется. Все они молоды, привлекательны и бедны. «Молитвы об украденных» – это история горной мексиканской деревни, где девушки и женщины переодеваются в мальчиков и мужчин и прячутся в подземных убежищах, чтобы не стать добычей наркокартелей.
«…Мужчина — испокон века кормилец, добытчик. На нём многопудовая тяжесть: семья, детишки пищат, есть просят. Жена пилит: „Где деньги, Дим? Шубу хочу!“. Мужчину безденежье приземляет, выхолащивает, озлобляет на весь белый свет. Опошляет, унижает, мельчит, обрезает крылья, лишает полёта. Напротив, женщину бедность и даже нищета окутывают флёром трогательности, загадки. Придают сексуальность, пикантность и шарм. Вообрази: старомодные ветхие одежды, окутывающая плечи какая-нибудь штопаная винтажная шаль. Круги под глазами, впалые щёки.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
Содержание нового произведения писателя — увлекательная история большой семьи алтайских рабочих, каждый из которых в сложной борьбе пробивает дорогу в жизни. Не сразу героям романа удается найти себя, свою любовь, свое счастье. Судьба то разбрасывает их, то собирает вместе, и тогда крепнет семья старого кадрового рабочего Ивана Комракова, который, как горный алтайский кряж, возвышается над детьми, нашедшими свое призвание.
«В таежной стороне» — первая часть трилогии «Рудознатцы», посвященной людям трудной и мужественной профессии — золотопромышленникам. Действие развивается в Сибири. Автору, горному инженеру, доктору технических наук, хорошо знакомы его герои. Сюжет романа развивается остро и динамично. От старательских бригад до промышленной механизированной добычи — таким путем идут герои романа, утверждая новое, социалистическое отношение к труду.
Автор романа «Инженер Северцев» — писатель, директор научно-исследовательского института, лауреат премии Совета Министров СССР, а также ВЦСПС и СП СССР, — посвятил это произведение тем, кого он знает на протяжении всей своей жизни, — геологам и горнякам Сибири. Актуальные проблемы научно-технического прогресса, задачи управления необычным производством — добычей цветных и редких металлов — определяют основное содержание романа.«Инженер Северцев» — вторая книга трилогии «Рудознатцы».
О Великой Отечественной войне уже написано немало книг. И тем не менее роман Григория Коновалова «Истоки» нельзя читать без интереса. В нем писатель отвечает на вопросы, продолжающие и поныне волновать читателей, историков, социологов и военных деятелей во многих странах мира, как и почему мы победили.Главные герой романа — рабочая семья Крупновых, славящаяся своими револю-ционными и трудовыми традициями. Писатель показывает Крупновых в довоенном Сталинграде, на западной границе в трагическое утро нападения фашистов на нашу Родину, в битве под Москвой, в знаменитом сражении на Волге, в зале Тегеранской конференции.