Год со Штроблом - [86]

Шрифт
Интервал

Подошел официант, налил шампанское в высокие рюмки, поставил бутылку в блестящее ведерце со льдом.

— Так давайте же выпьем, — предложил Уве с легкой улыбкой на губах, — за вечную, нерушимую, великую…

— Да, — прервала его Норма с сияющими глазами, поднимая свою рюмку. — За дружбу Герда и Штробла!

— За дружбу, да, — поддержал тост Штробл. Вид у него при этом был серьезный. — Да, за нашу с Гердом дружбу. И за нерушимую и великую!

Эта дружба всегда значила для него много, говорил Штробл, но здесь, на стройке в Боддене, он осознал ее значение куда глубже, чем прежде. Прежде всего потому, что встретился здесь с необыкновенными людьми. И он заговорил о Вере, о том, как она работает, как неустанно бьется ее творческая мысль, как она не дает передохнуть ни себе, ни другим, пока не завершит начатое, какая у нее походка, как она смеется, какой она замечательный инженер и какой прекрасный товарищ.

— Не сомневаюсь, — воскликнул Штробл, — что, окажись она здесь, ты, Уве, был бы очарован ею. Да что там очарован — побежден и пленен, как говорилось в старину! Я прав, Норма?

— Он прав! — воскликнула в свою очередь Норма охрипшим почему-то голосом. — Выпьем же этот бокал за Веру! И за Штробла!

И она выпила игристое вино, закрыв глаза. Штробл тоже выпил, до последней капли.

— Я готов тебя расцеловать! — сказал он Норме растроганно.

— За чем же дело стало? — подзадорила она.

— Сейчас же, немедленно! — вскочил с места Штробл, утирая губы. — Скажи только слово!

Что это, время остановилось? И музыка, и все звуки вокруг умолкли? На секунду, на крохотную долю секунды, на кратчайшее, мимолетное и такое долгое мгновение? Но вот в глазах Нормы появился холодок. Нет, нет, она просто пошутила. И готова извинить его за то, что он принял ее шутку всерьез.

— Поцелуйте кого другого, — сказала она. А когда вновь зазвучала музыка, снизошла: — Но потанцевать-то мы можем…

Ночью прошел дождь, и утро выдалось ясным и теплым, каким оно бывает только в разгар лета. Со стороны залива дул приятный освежающий ветерок. В половине восьмого с планерки вернулся Штробл, спросил Норму:

— Голова после вчерашнего не болит? Нет, правда не болит? — и исчез в своем кабинете.

Влажные листочки молоденькой березки поблескивали на солнце. Паук, как цирковой акробат, раскачивался на паутинке, свисавшей с верхнего оконного переплета. Около восьми появился Герд.

— Наш брат еще не заявился? Нет? Сварила бы ты нам кофе, три чашечки!

Он устроился напротив ее за столиком с пишущей машинкой, с треском положил свою каску на пол и улыбнулся сестре:

— Хорошо вчера посидели, да?

Норма положила в чашки сахар. Она слышала, как в соседней комнате Штробл громко, как всегда, разговаривает по телефону, будто от этого его лучше поймут. И вдруг она осознала, что ей хочется, чтобы все это осталось неизменным: ее место с видом на молоденькую березку в окне, хрустящий под ногами песок на натертом полу, аромат кофе и запах барака — сухого дерева, пыли, пота, окурков к пепельницах, звуки мужских шагов, приближающиеся и удаляющиеся. И Штробл, забегающий ненадолго в свой кабинет, где его сразу окружали люди. Потом он снова торопился на участок, а когда опять возвращался, хотел, чтобы она непременно была на месте. «Я вроде бы попала в его кабалу, — подумала Норма. — А этого я никогда не хотела. И сейчас не хочу…»

— Эй, Норма, что с тобой? — спросил Герд.

— Ничего, — ответила она, сняла трубку, позвонила в кабинет и дождалась, когда Штробл снимет трубку.

— Да?

— Чтобы освежить воспоминания о вчерашнем вечере тут кое-кто готов угостить вас чашечкой кофе.

— Иду!

Уве появился около одиннадцати. Штробл давно ушел на участок, Шютц тоже собрался уходить. Он только на минутку, объяснил Уве, попрощаться. Пора возвращаться в Берлин, его ждет работа.

— Жаль, — проговорил Шютц. — Задержался бы на пару деньков, мы бы кое в чем с тобой разобрались. Брось ты ту свою работу, подыщи что-нибудь подходящее у нас. На молодых специалистов спрос большой.

— Знаю, — тонко улыбнулся Уве. — Мне уже сделали такое предложение. Оператор на реакторе — звучит?

— Здорово, — удивился Герд. — Мы реактор монтируем, а ты будешь на нем работать. Почему ты вчера ничего не сказал?

— Надо было осмотреться. От советского оператора реактора, Виктора Уляева, я узнал все, что меня интересовало. Я хорошо все обдумал и… час назад отказался. А теперь возвращаюсь домой. Все в порядке.

— Почему отказался? — спросила Норма.

Уве подошел к ней вплотную, намотал прядь ее волос на палец и, стараясь говорить, не вызывая жалости, но и не свысока, объяснил: предложение стать оператором на первом промышленном реакторе республики, конечно, заманчиво. На вершину, которую он намерен покорить, можно взойти, находясь и здесь, в Боддене. Все правильно. Но первый реактор есть первый реактор. За ним последуют другие. Накладывает ли это особые обязательства на оператора первого? Конечно же! Передавать накопленный опыт, учить других применять собственные приемы — того и гляди, застрянешь в этой каменистой долине навсегда. Он предпочитает наблюдать за ходом событий с той возвышенности, которую пока облюбовал себе. Как подняться в гору, оттуда виднее. Он отпустил волосы Нормы.


Рекомендуем почитать
Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Шаги по осени считая…

Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Рисунок с уменьшением на тридцать лет

Ирина Ефимова – автор нескольких сборников стихов и прозы, публиковалась в периодических изданиях. В данной книге представлено «Избранное» – повесть-хроника, рассказы, поэмы и переводы с немецкого языка сонетов Р.-М.Рильке.


Рудознатцы

Этот роман завершает трилогию, посвященную жизни современных золотодобытчиков. В книге читатель встречается с знакомыми ему инженерами Северцевым и Степановым, узнает об их дальнейшей жизни и работе в горной промышленности, вместе с героями столкнется с проблемами производственными и личными.


Майские ласточки

Роман Владимира Степаненко — о разведчиках новых месторождений нефти, природного газа и конденсата на севере Тюменской области, о «фантазерах», которые благодаря своей настойчивости и вере в успех выходят победителями в трудной борьбе за природные богатства нашей Родины. В центре — судьбы бригады мастера Кожевникова и экипажа вертолета Белова. Исследуя характеры первопроходцев, автор поднимает также важнейшие проблемы использования подземных недр.


Московская история

Человек и современное промышленное производство — тема нового романа Е. Каплинской. Автор ставит перед своими героями наиболее острые проблемы нашего времени, которые они решают в соответствии с их мировоззрением, основанным на высоконравственной отношении к труду. Особую роль играет в романе образ Москвы, которая, постоянно меняясь, остается в сердцах старожилов символом добра, справедливости и трудолюбия.


Истоки

О Великой Отечественной войне уже написано немало книг. И тем не менее роман Григория Коновалова «Истоки» нельзя читать без интереса. В нем писатель отвечает на вопросы, продолжающие и поныне волновать читателей, историков, социологов и военных деятелей во многих странах мира, как и почему мы победили.Главные герой романа — рабочая семья Крупновых, славящаяся своими револю-ционными и трудовыми традициями. Писатель показывает Крупновых в довоенном Сталинграде, на западной границе в трагическое утро нападения фашистов на нашу Родину, в битве под Москвой, в знаменитом сражении на Волге, в зале Тегеранской конференции.