Год рождения - [8]

Анна Тимофеевна прервала свой рассказ и тихо заплакала.

Слезы покатились по ее щекам, но она даже не пыталась их вытереть.

Я в замешательстве оглянулся и посмотрел на Веру. Она по-прежнему стояла у двери, только теперь была бледна до такой степени, что мне стало страшно за них обеих. Я ожидал, что она поможет матери успокоиться, но, увидев ее, понял, что ей самой вот-вот потребуется помощь.

Тем временем Анна Тимофеевна немного пришла в себя и снова заговорила:

— В это время кто-то трогает меня за плечо и спрашивает: «Что случилось, гражданка, почему вы плачете?» Подняла глаза и вижу: обращается ко мне такой высокий мужчина в форме, а рядом стоит еще один, пониже ростом… Я ему все и рассказала. Он спросил, кто мой муж, и говорит: «Я его знаю»… Успокойтесь, говорит, не плачьте, идите домой, я сейчас все выясню и обязательно вам позвоню. И так он мне это сказал, что я ему сразу поверила. Пришла домой и стала ждать. Так и уснула в кресле у телефона…

Анна Тимофеевна перевела дыхание и посмотрела в угол комнаты.

Я проследил за ее взглядом и увидел и этот телефон на столике у окна, и это старое кожаное кресло, в котором она, видимо, и коротала ту страшную ночь в ожидании известий о муже.

Анна Тимофеевна перевела взгляд на меня и закончила свой рассказ:

— А утром позвонила какая-то женщина и сказала, чтобы я не волновалась, что мой муж жив и здоров, что скоро он будет дома… Так я его и жду с тех пор.

В комнате воцарилось молчание.

Я долго не решался нарушить тишину, но меня интересовали не столько эмоции, сколько конкретные факты, и поэтому, учитывая состояние Анны Тимофеевны, я как можно деликатнее спросил:

— Этот человек назвал вам свою фамилию или должность?

— Нет, — отрицательно покачала головой Анна Тимофеевна, — он только сказал, что знает моего мужа.

— А вы помните, как он выглядел? — стараясь получить хоть какие-нибудь сведения, за которые можно будет зацепиться при проверке ее заявления, спросил я.

— Как я могу помнить, столько лет прошло?! — с сожалением развела руками Анна Тимофеевна. — Да и видела я его сквозь слезы.

Она посмотрела на меня долгим и каким-то пронзительным взглядом и извиняющимся тоном произнесла:

— Только вот поговорила я с вами, и показалось мне, что это с ним я разговариваю… Знаю, что это не так, а не могу избавиться от этого ощущения.

Я с недоумением посмотрел сначала на Анну Тимофеевну, потом на Веру. Она, как и я, тоже была заметно удивлена этим неожиданным признанием.

Еще не зная, как мне следует отнестись к тому, что сказала Анна Тимофеевна, я вдруг, как полчаса назад у двери ее квартиры, почувствовал какое-то странное беспокойство, словно весь этот разговор и в самом деле имел ко мне самое непосредственное отношение.

Повинуясь скорее какому-то неосознанному импульсу, чем обычной логике расследования, я задал Анне Тимофеевне вопрос, который представлялся мне весьма важным:

— А вы не можете хотя бы приблизительно сказать, когда это было?

— Почему приблизительно? — удивилась Анна Тимофеевна. — Я могу сказать совершенно точно. Такое не забывается!.. Мой муж не вернулся домой третьего июня, четвертого я разговаривала с этим сотрудником, а пятого мне звонила женщина.

Мое волнение нарастало, и я сделал над собою усилие, чтобы Анна Тимофеевна и Вера не почувствовали этого.

— А кто была та женщина, которая вам звонила? — спросил я, стараясь не встречаться взглядом с Анной Тимофеевной, чтобы по моим глазам она не догадалась, какое значение для меня имеет ее ответ.

— Не знаю, — разочаровала меня Анна Тимофеевна, — она не назвалась… Видимо, его сотрудница. Больше мне никто не звонил.

— А вы не пытались его найти? — спросил я, думая уже о том, какое неожиданное направление может принять это расследование, если подтвердятся мои предположения.

— Как его найдешь? — пожала плечами Анна Тимофеевна. — Фамилию я не знала, описала, как он выглядит, но мне сказали, что таких сотрудников в управлении нет.

Эти несущественные на первый взгляд детали тоже не противоречили очень зыбкой пока версии, которая постепенно приобретала все более четкие очертания.

— И вы больше в НКВД не обращались? — спросил я, догадываясь, что она мне ответит.

— Почему не обращалась? — безнадежно махнула рукой Анна Тимофеевна. — Примерно через неделю я пришла еще раз. И снова услышала: сведениями о вашем муже не располагаем. А потом родилась Вера.

Сказав это, Анна Тимофеевна посмотрела куда-то поверх моей головы. Я оглянулся и позади себя увидел висевшую над этажеркой фотографию мужчины лет тридцати с открытым, тонким лицом и строгими глазами.

— Это ваш муж? — задал я лишний вопрос, но Анна Тимофеевна совершенно спокойно, как будто перед ней сидел не слишком сообразительный ученик, кивнула:

— Да, это отец Веры.

Мне было страшно неловко сидеть спиной к Вере. И не столько потому, что это было невежливо с моей стороны — не я выбирал себе место, — сколько потому, что мне очень хотелось видеть ее перед собой. Воспользовавшись подходящим предлогом, я встал, подошел к этажерке и долго смотрел на фотографию ее отца, стараясь понять, каким был этот человек и на какие поступки был способен.