Год рождения 1921 - [6]
Восьмой форт был поперечником метров в триста. Обнесен по периметру колючей проволокой. За ней – ров, выложенный кирпичом, метра четыре глубиной, шириной – метров шесть. Через ров – подъемный мост к центральным воротам. Внутри форта – двухэтажные казематы красного кирпича. Каждый этаж – это длинный, в тридцать-пятьдесят метров, коридор шириной в четыре-пять метров. Вдоль коридора нары в два яруса. Казематы засыпаны с верхом землей, так что издали форт выглядит, как большой холм, поросший кустарником.
В лагере нам сразу же выдали белые матерчатые номера, велели нашить на одежду. Мой номер был 11190, у Андрея Клименко – 11191.
Сами немцы держали только наружную охрану на центральных воротах и в сторожевых будках по внешнему обводу. Все внутреннее управление – полиция, переводчики, повара, врачи – было из пленных. В основном, – хохлы-националисты. Стоит такой вразвалку… К русским они относились плохо.
Кормили дважды в день – утром и вечером. Выдавали жидкую, горячую баланду: картошка, немного крупы. Повар черпаком наливал бурды с полкотелка. Утром в другой очереди выдавали кофе из свекольного суррогата, 200 граммов хлеба и 20 граммов маргарина кусочком в пол спичечного коробка. Хлеб с опилками. В кишках спрессовывается, начинаешь срать – дерет невозможно. Кал будто из одних опилок.
Примерно половина пленных жила в казематах, кому не хватило – жили в норах. Бугор был откосом градусов в сорок пять, в нем рыли норы, накрывали шинелями, насыпали листья. Мы держались вместе с Андреем Клименко. Нам досталась чья-то готовая нора. Я не помню, чтобы мы рыли сами.
В лагере быстро заметили Андрея. Все его звали Цыганом. Он был старше меня на три года. Был уже женат, в Гомеле остался сын. Он почему-то имел ко мне привязанность: может быть, видел меня в деле, как я брал риск на себя. Был он сильный физически, блатной. Его боялись. Подходит очередь Андрея к повару при баланде: «Ты чего, мудак, наливаешь одну жижу? Добавь!» Тот взглянет – ударить черпаком или нет – и черпнет добавки со дна.
Повара жили, как царьки. Играли в карты. Других брали в игру за черпак баланды или за пайку хлеба. Андрей затесался к ним играть в буру. Надолго исчез. Появляется часов в пять вечера. Выпивши. Встал вразвалку: «Ну, хлопцы, живем. Я поваров обыграл». Принес три пары хромовых офицерских сапог. Из полной противогазной сумки пригоршнями вывалил красных тридцаток, из обоих карманов – горстями часов.
С этими деньгами мы купили на лагерном черном рынке две буханки хлеба и картофельных лепешек. На этом рынке можно было купить хлеб, даже яйца, маргарин пачками – видимо, от поваров, махорку – она была в большом дефиците. Все за баснословные деньги. Продукты шли и от внешних работ, куда брали каждый день триста-четыреста человек. Народ шил из шинелей тапочки, их меняли у местных на хлеб.
Купили места в каземате, на первом ярусе. Но сразу поняли, что здесь вся вошь сыплется на тебя. Не спишь. Утром наощупь достаешь из подмышек за раз три-четыре исключительно крупных вши. Тряхнешь рубахой над костром – треск идет. Андрей говорит: «Невозможно». Мы сменялись на второй ярус. Там тоже плохо спать. Народу набито битком, узкий метровый проход между нарами, жара. Так набздят за ночь – задыхаешься. Но это все равно лучше, чем внизу. Хотя и тут вошь заедала. На ночь обязательно над костром прожаривали одежду. Еще повезло, что не было тифа. Дня через три повара вызывают Андрея играть. Возвращается: «Проиграл все. Обыграли сволочи». В карты играла самая лагерная элита. Меня туда не пускали.
Так прожили две-три недели. Холода и голода почувствовать не успели. Стоял конец августа, было тепло. Как раз в это время удалось попасть в команду на торфоразработки в Козлову Руду. Там машина пластами резала торф. Мы вручную должны были переворачивать их для просушки на обратную сторону. Работа нетрудная, но все время согнувшись или на четвереньках
Стояли два барака. Один – длинный, окруженный колючей проволокой. В нем жили мы, человек двести пленных. Маленький барак – на одиннадцать немцев-охранников. Рацион всюду был один и тот же: баланда, суррогатный кофе, маргарин, хлеб. В отличие от лагеря, здесь выдавали сухари из настоящего хлеба.
На работу нас обычно разводили партиями по пятьдесят-шестьдесят человек. Каждую охраняли четыре немца, стоявшие поодаль, по углам места работы. В полдень пленных сгруживали вместе для обеда, и охранники подходили совсем близко. Так проработали с неделю.
Закоперщиком всего у нас был Андрей. Он стал говорить в бараке: «Что, так и будем гнить на этих торфоразработках? Давайте кинемся во время обеда, задушим, заберем оружие. Потом в бараке убьем смену, заберем их оружие и уйдем в лес». Народ согласился. Андрей взрезал себе вену, и его кровью все расписались: «Я, боец армии свободы, клянусь, что в борьбе с врагом не смирюсь и т. д.»
Договорились, что в этот день группы по четыре человека рассаживаются в обед к намеченным конвоирам. По свистку Андрея разом бросаются, разоружают, а при сопротивлении – душат. Андрей должен был как дирижер стоять в середине, у котла.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.