Год призраков - [53]

— Ты меня на тот свет отправишь, — сказала она, по-прежнему смеясь.

Добро пожаловать, Лу

Это случилось после клятвы верности флагу и сбора денег на ланч. Крапп рассказывал о том, как Джордж Вашингтон срубил вишневое дерево, и тут в дверь классной комнаты постучали.

— Войдите, — сказал Крапп.

В класс вошел мистер Клири, придержал дверь плечом и сказал:

— Познакомьтесь с нашим новым уборщиком. Он будет у нас работать, пока не вернется Борис.

Я представил себе Бориса за баранкой своего автомобиля на дне залива и рядом с ним — Чарли. Клири вошел и чуть подался в сторону, открыв дверь шире. В дверях появился высокий тощий человек в серой рабочей одежде.

— Это Лу, — представил его Клири.

Незнакомец носил рубашку с белым овалом, внутри которого красными нитками было вышито его имя.

— Добро пожаловать, Лу, — сказал Крапп.

Лу поднял голову, и я увидел, что он необыкновенно бледен. Свет падал теперь на его волосы. Это был мистер Уайт. Ноги у меня задрожали, по коже подрал мороз. Мистер Уайт пробормотал: «Спасибо» — и отступил назад, в тень.

Прежде чем уйти, мистер Клири повернулся к нам и сказал:

— Я надеюсь, вы будете относиться к Лу с тем же уважением, что и к Борису.

Раздался чей-то смешок, тут же стихнувший, — кто-то из девчонок не сдержался. Клири взглядом обвел класс, задержался глазами на Краппе и вышел.

Я был так ошарашен, что не смог прийти в себя и после того, как весь класс был наказан — мы все сто раз написали «Я не должен смеяться над мистером Клири» и выслушали историю о деревянных зубах Вашингтона.[55] Настала перемена. Я стоял на игровой площадке спиной к сеточному забору и дрожал.

Позднее наш класс, направляясь в библиотеку, прошел по коридору мимо мистера Уайта. Я чуть не задохнулся, почуяв запах его трубки, — аж слезы навернулись на глаза. Рядом было ведро с водой, и мистер Уайт, орудуя резиновым скребком, мыл большое окно, выходящее во двор. Он стоял к нам спиной, но когда мы прошли мимо и я обернулся через плечо, он смотрел нам вслед.

Теперь мы занимались в библиотеке под присмотром Краппа, и правилом была полная тишина. Я сидел с открытой книгой, стол был залит солнцем из окна, выходящего во двор. С закрытыми глазами я повторял про себя слова Джима: «Он знает о нас еще меньше, чем мы о нем».

Когда я наконец открыл глаза, то через стеклянную дверь библиотеки увидел в коридоре мистера Уайта — тот медленно протирал стекло грязной тряпкой. Глаза его быстро перебегали с одного ученика на другого. Прежде чем он успел дойти до меня, я снова прикрыл глаза.

Тем вечером Джим дал мне свой перочинный ножик.

— Держи его в кармане, — наставлял меня он. — И если что — бей в лицо.

Я попытался представить, как вонзаю мистеру Уайту нож в щеку, и услышал звук металла, скрябающего по кости. «Не давай ему застать тебя одного», — посоветовал мне Джим и перечислил шесть способов избежать столкновения с мистером Уайтом. Один выглядел так: я должен был проползти между его ног и бежать. А другой был вот какой: пнуть его по яйцам и бежать. Джим повторил все по два раза.

На следующий день я добирался до школы вдвое медленнее обычного. Даже Мэри сказала, чтобы я шевелил ногами. Я все время засовывал руку в карман и проверял, на месте ли нож. Войдя в школу и по пути в класс миновав директорскую, я посмотрел по коридору направо — туда, где была дверь в котельную, — и представил, как Лу стоит среди языков пламени. Я остановился и прикинул, не лучше ли убежать домой. Потом я обратил внимание на вход в фельдшерскую между директорской и дверью в конце коридора.

Я успел вовремя занять свое место перед уроком Краппа. Высидев кое-как до половины лекции о Солнечной системе, я поднял руку. Крапп заметил это и, хотя перед этим не задавал никаких вопросов, показал на меня пальцем и назвал мое имя.

— Меня сейчас вырвет, — сказал я.

— Только не это! — воскликнул он и выписал мне направление — не прошло и двух минут.

Боясь столкнуться лицом к лицу с мистером Уайтом, я быстро двигался по сумрачному и пустому коридору без единого окна. Добравшись до другого коридора, с окнами во двор вдоль одной стороны, и увидев директорскую, я почувствовал себя так, словно выбрался из туннеля. Оставшуюся часть пути до фельдшерской я преодолел бегом.

Миссис Эдвардс была худой и старой, с длинными седыми волосами, и всегда ходила в белом фельдшерском чепце и халате. Я никогда не видел, чтобы она давала кому-то лекарства или лечила от чего-нибудь, но доброты у нее было не отнять. Если она верила в твои выдумки, то отпускала домой. Мэри, которая часто к ней захаживала, говорила, что если у миссис Эдвардс в чашке темный кофе, она тебя не отпустит, а если светлый — позвонит домой, чтобы за тобой кто-нибудь пришел.

Фельдшерица спросила, что со мной. Я сказал. Когда она зашла в каморку, где хранились всякие медицинские штуки и стояла кушетка для больных, я подошел к столу и заглянул в чашку. Кофе был светлого цвета — такого же, что и дубинка с игральной костью, — и я почувствовал себя как Дед, выигравший дубль. Миссис Эдвардс вернулась и сначала попыталась удушить меня деревянной ложечкой, потом заглянула мне в уши, светя фонариком, и обстучала мои коленки резиновым молоточком. После этого мне пришлось лечь на кушетку в каморке.