Год невозможного. Искусство мечтать опасно - [63]

И наконец, слишком просто заявлять, что в «Оккупай Уолл-стрит» и подобных движениях нет потенциала насилия — в любом подлинном процессе освобождения работает насилие. Недостаток фильма в том, что это насилие ошибочно переведено как террор и убийства. Но есть и возвышенное насилие, в сравнении с которым даже самое жестокое убийство — акт слабости. Можно вспомнить «Зрение» [62] Жозе Сарамаго — историю странных событий в неназванной столице условной демократической страны. Утром дня выборов разразились проливные дожди, и явка была поначалу фатально мала, но после полудня распогодилось, и население по большей части пришло на избирательные участки. Но правительство рано радовалось: при подсчете оказалось, что более 70 % бюллетеней в столице остались пустыми. В недоумении от такого поведения сограждан правительство дает избирателям возможность исправиться уже через неделю, назначив новое голосование. Но результаты еще хуже: не заполнено 83 % бюллетеней. Две ведущие политических партии, правящая партия правых (ПП) и главная оппозиционная партия центра (ПЦ), в панике, в то время как безнадежно маргинализованная партия левых (ПЛ) анализирует ситуацию и заявляет, что все незаполненные бюллетени — голоса, поданные за их прогрессивную программу. Правительство, не зная, как отвечать на мирный протест, но при этом веря в существование антидемократического заговора, сразу же клеймит движение «террористическим, которое ни перед чем не остановится и которое ничем не остановить» и объявляет чрезвычайное положение, приостанавливая действие всех конституционных норм и принимая все более необдуманные решения: случайных граждан хватают и вывозят в засекреченные пункты допроса, полиция и правительственные учреждения выводятся из столицы, въезд в город и выезд из города запрещается, и наконец, правительство создает собственную террористическую структуру. При этом город продолжает жить прежней нормальной жизнью, потому что люди встречают любые угрозы правительства в единогласном молчании, в гандистском духе ненасильственного сопротивления… такое воздержание от голосования и может быть названо по-настоящему радикальным «божественным насилием», которое вызывает панические реакции устрашения со стороны власти.

Если мы вернемся опять к Нолану, то вся трилогия последних фильмов о Бэтмене воспроизводит некоторую имманентную логику. В «Бэтмен: Начало» герой остается в тисках либерального порядка — все думают, что систему можно сохранить, не обращаясь к морально недопустимым методам. «Темный рыцарь» — на самом деле новая версия двух классических вестернов Джона Форда («Форт Апачи» и «Человек, который застрелил Либерти Баланса»). Показано, как для того, чтобы цивилизовать Дикий Запад, следует «отчеканить легенду», забыв о правде. Иначе говоря, наша цивилизация всякий раз строится на лжи, и следует ломать правила для защиты всей системы. Или, если посмотреть с другой стороны, в «Бэтмен: Начало» герой — это просто классический образ городского стража, который наказывает преступников, до которых не может дотянуться полиция. Проблема лишь в том, что полиция, официальная правоохранительная структура, относится к помощи со стороны Бэтмена двояко: она признает нужность Бэтмена, но также видит в нем угрозу своей монополии на власть и живой укор своей бездеятельности. Но трансгрессия Бэтмена здесь полностью формальна: он действует в рамках закона, хотя и не уполномочен действовать, но самими своими решениями он никогда не нарушает закон. «Темный рыцарь» смещает координаты: настоящий соперник Бэтмена — не его враг Джокер, но Харви Дент, «белый рыцарь», новый и напористый окружной судья, такой официозный страж, фанатичная борьба которого с преступностью в конце концов приводит к тому, что он губит невинных людей и сам плохо кончает. Дент — это как бы ответ законного порядка на угрозу, якобы исходящую от Бэтмена — ополчаясь на бдительное ратоборство Бэтмена, система порождает собственные нарушающие закон эксцессы, и ее страж оказывается гораздо более склонен к насилию, чем сам Бэтмен, потому что Дент нарушает закон прямо и непосредственно. Поэтика справедливости видна в том факте, что, когда Брюс планирует раскрыть себя перед людьми, что он Бэтмен, Дент опережает его и называет Бэтменом себя — он «больше Бэтмен, чем сам Бэтмен», в нем сработало то искушение, которому настоящий Бэтмен успешно сопротивлялся. Поэтому, когда в конце фильма Бэтмен берет на себя все преступления, совершенные Дентом, чтобы сохранить репутацию народного героя, воплощающего надежду простого люда, его притворный жест содержит в себе зерно истины: Бэтмен как было тогда возможно возвращает почет Денту. Его действие — жест символического обмена: сначала Дент примеривает на себя идентичность Бэтмена, а затем Уэйн (настоящий Бэтмен) берет на себя преступления Дента.

Наконец, в «Темном Рыцаре: Возрождении» все заходит еще дальше: не есть ли Бейн — Дент, дошедший до предела, до самоотрицания. Пришел ли Дент к выводу, что сама система несправедлива, и чтобы должным образом бороться с несправедливостью, следует обратиться против самой системы и разрушить ее? И тогда, в свою очередь, Дент перестает сдерживаться и готов прокатиться по миру валом жестокости, чтобы достичь этой цели? Появление такого персонажа меняет всю констелляцию героев: для всех участников событий, включая Бэтмена, мораль становится относительной, она становится предметом соглашения, часто меняющегося под влиянием обстоятельств. Если война объявлена открытой, то получается, что для защиты системы все допустимо — ведь ей угрожают уже не безумные гангстеры, а народное восстание.